Кос-Коб, так звали моего отца, принёс меня сюда, когда я был ребёнком, как и его приносил сюда когда-то дед, и показал мне место, где стоял наш город Питуквепен. Он занимал всю равнину, где идёт дорога, залитая когда-то кровью. Там, в болотистых лесах, палачи зарыли тела наших убитых воинов, там, у скалистого хребта за Эземуком, покоится истреблённое племя. Когда наступает «Месяц диких гусей», мы, индейцы, идём на тот холм; мы знаем, что там раньше всего появляемся голубоглазый цветок весны, я тоже всегда нахожу его там, и тогда мне кажется, что я слышу крики, которые в ту ночь раздавались в охваченном огнём селении… крики матерей и младенцев, которых избивали, словно кроликов.

И тогда я вспоминаю храброго Мэна-Мэйано. Дух его посещает меня, когда я сижу и пою песни моего народа… не воинственные песни, но песни печали. Я остался один на земле. Ещё немного, — и я уйду к ним, к моим предкам. Здесь я жил, здесь я умру.

Индеец кончил и погрузился в молчание.

В этот день он взял поздно вечером свой том-том, висевший на гвозде, поднялся на верхушку большого утёса и запел:

VIII. Обычай четвероногих

Ночь спустилась над лесами Эземука. В вигваме Рольф и Куонеб сидели за ужином из свинины, бобов и чая. Вдруг со стороны долины послышалось странное тявканье «яп-юрр»; собака с сердитым ворчаньем сразу вскочила на ноги. Рольф вопросительно посмотрел на индейца. Куонеб сказал: «Лисица», и приказал собаке замолчать.

«Яп-юрр, яп-юрр» и потом «юрр, йоу» повторялись снова.

— Нельзя ли нам поймать её? — спросил пылкий молодой охотник.

Индеец покачал головой.

— Мех теперь плохой. И это самка с лисенятами у холма.

— Откуда ты знаешь? — удивлённо спросил Рольф.

— Я знаю, что это самка, потому что она говорит: «Яп-юрр».

Самцы говорят: «Яп-юрр» (в другой тональности).

Эта лисица живёт здесь с мужем и лисенятами. Лисицы хорошо знают свои охотничьи участки. Если бы другая лисица пришла охотиться на этот участок, она должна была бы выдержать за него бой. Это уж всегда так у диких зверей у каждого своё владение, и за него он всегда готов биться из последней силы с чужим зверем, с которым на всяком другом месте побоялся бы связываться. Один знает, что он прав, и это поддерживает его, другой знает, что он не прав, и это отнимает от него силу.

Таковы были взгляды индейца, выраженные, правда, гораздо менее связно, чем в нашей передаче. Они возбудили у Рольфа целую вереницу мыслей. Он вспомнил один очень подходящий случай.

Маленькому Скукуму попадало от большой собаки на ферме Хортона всякий раз, когда он заходил вместе со своим хозяином во двор фермера.

Собака Хортона была гораздо сильнее, чем Скукум. Но однажды Скукум зарыл в долине кость под кустом, а на следующий день появилась ненавистная собака Хортона. Скукум следил за нею издали со страхом и подозрением, пока не убедился, что враг пронюхал о запрятанной кости и пошёл её разыскивать. Тогда Скукум, воодушевлённый каким-то инстинктом, ринулся вперёд, ощетинившись, оскалив зубы, стал у места, где была зарыта кость, и сказал на обыкновенном собачьем языке: «Ты её не тронешь, покуда я жив».

И собака Хортона, привыкшая одерживать победы над маленьким жёлтым щенком, презрительно заворчала, взрыла задними ногами землю, обнюхала ближайший куст и, как ни в чём не бывало, удалилась.