В отличие от Гайдара, Руцкой всю вторую половину 1992 года был измучен заботами прямо противоположного свойства. Из последних сил он сдерживался, чтобы не обложить крепчайшими флотскими матюками и спикера Руслана Хасбулатова, и председателей обеих палат, и подотчетный им Верховный Совет. Между тем по сценарию, придуманному Арбитманом и одобренному президентом, Руцкой должен был стать троянским конем: раз нельзя переубедить нелояльных депутатов и их болельщиков, следовало возглавить их протест, а затем уж потихоньку стравливать накопившийся пар в гудок.

Увы, герой-подводник, совершивший восемь боевых походов через северный полюс и заработавший золотую звезду за спасение экипажа АПЛ «Комсомолец», в политике переоценил свои силы. Пообещав президенту изо всех сил изображать лидера внутренней фронды, прямодушный Александр Иванович быстро выдохся и начал допускать один прокол за другим. От него требовалось яростно клеймить «правительство завлабов» за падение рождаемости, вымирающую деревню и ограбленных старушек, а он плел что-то про «временные трудности», «некоторые ошибки в социалке» и «неизменность курса экономических реформ в России». Ему полагалось обзывать молодых реформаторов упырями и уголовными преступниками, а он невразумительно бормотал про «мальчиков в розовых штанишках».

В интервью корреспондентке итальянской газеты «Repubblica», яркой брюнетке-провокаторше Джульетте Кьеза, вице-президент должен был уличить Ельцина в запойном пьянстве, он же вдруг пустился в рассуждения о том, что «бывают случаи, когда русскому человеку выпить очень даже не грех», и договорился до того, что «лучше уж водка, чем анаша», — что вызвало острый приступ раздражения у Хасбулатова, заподозрившего в этих словах намек.

Еще немного, и искусная кремлевская комбинация обрушилась бы с треском, да и психика самого Руцкого была уже на пределе. За три дня до наступления 1993 года у Александра Ивановича случился нервный срыв. Корреспондент «Коммерсанта» Елена Трегубова писала про «упорные слухи об очередной стычке президента со своим вице», хотя все было, как говорится, в точности до наоборот.

«С чувством колоссального стыда вспоминаю свою декабрьскую истерику, прямо у Ельцина в кабинете, — читаем в уже цитированной книге мемуаров вице-президента. — Я, заслуженный офицер-подводник, капитан 2-го ранга, Герой Советского Союза, в присутствии главы государства вел себя хуже беременной гимназистки. Орал, размахивая руками: «Я не Штирлиц, я моряк, я видеть больше не могу эти рожи! Бабурин, Константинов, Уражцев… Там сотни таких уродцев! Это зверинец какой-то, а не парламент! Я свихнусь с ними, я уже свихнулся! Смотрю на Руслана этого Усамовича… Ис-ламовича… Иштаровича… черт, забыл, ну неважно… киваю ему, сволочи, а представляю, как его сейчас его же подтяжками удавлю! Господин президент, товарищ Верховный Главнокомандующий, может, решим по-простому? Позвольте мне своими средствами, а? Обычная дизельная субмарина Б-877 или хотя бы старая П2 легко пройдет под горбатым мостиком на Краснопресненской, я уже и лотом промерил… Мне нужна одна, всего одна торпеда, и не ядерная, упаси Боже, Т-15, а обычная 65–76 «Кит», и я ее ак-ку-рат-нень-ко так положу точно под ватерлинией этого гадюшника, этого «Белого дома».