— Так сколько вы хотите? Ну, сколько? — спросили они.

— Что ж, самое малое — сто дукатов! — воскликнул Щерба. — Это же стихи! Да еще какие стихи!

При этих словах евреи будто остолбенели, и старший из них расхохотался, да так отчаянно, что, схватившись за бока, забегал по комнате и, на миг успокаиваясь, снова разражался хохотом, видно, невмоготу ему было.

— Пойдем, пойдем! — взмолился Станислав.

— Погоди, — сказал Щерба. — А вы сколько даете?

— Что мы можем дать! — возразил старший. — Как можно такую цену просить!

— Торг не грех, обиды тут нет.

— Но вы-то золото продаете или что?

— Чистое золото!

— А хоть бы и золото! — пожимая плечами, сказал еврей.

— Да вы все же скажите, пожалуйста, сколько можете дать!

— Сколько, сколько! Самое большее — тут ведь и пяти печатных листов не будет — десять рублей.

Теперь уже Щерба онемел и только печально усмехнулся.

— Пошли, — сказал он, потянув Шарского за руку. Но Стась не двинулся с места.

— Я отдам, — молвил он, — отдам за десять рублей, лишь бы было напечатано прилично, чисто и чтобы мне дали двадцать экземпляров.

— Ради бога! Что ты делаешь? — вмешался друг.

— Уж ты позволь, я знаю, что делаю.

Тогда евреи опять заколебались — внезапная уступка в цене и слишком быстрое согласие автора озадачили их, — кружа по комнате, они что-то залопотали по-своему.

— Разрешите нам взять рукопись до завтра.

— И на это согласен! — воскликнул Шарский.

Евреи взяли рукопись и исчезли с нею в недрах типографии, а студенты наши, обескураженные и усталые, поспешили домой.

Длительное повседневное общение людей, переходящее в привычку, становящееся потребностью, страстью, не может не повлиять на жизнь каждого из них. Как два химических элемента, соединяясь, непременно вступают во взаимодействие, так и души человеческие при общении всегда влияют друг на друга. Есть ли существо более впечатлительное, нежели человек?

В общении этом существо более слабое подчиняется более сильному, окрашивается в его тона, однако и в слабом есть неистощимые запасы таинственных частиц, влияющих даже на самую упрямую натуру. Словом, не бывает так, чтобы длительная близость людей не оказала действия на их будущее и не наложила на них заметную печать. Смешон человек, убежденный, что его ничто не способно одолеть, изменить, смягчить. Нет, все заразительно — мудрость, глупость, слабость, сила, отвага, мужество и любовь. Мы все на кого-то влияем и соответственно другие влияют на нас, и в этом скрещении потоков воли всемогущее Провидение управляет каждой струей, каждой минутой, каждым невольным поступком. Не будем же удивляться, если кто-либо с опаской смотрит на то, что некое грязное существо приближается к существу чистому и невинному; пусть этому порочному человеку не дадут рта раскрыть, чтобы порчу свою не распространял, — зло неуловимо сказывается во взгляде его, в голосе в движениях; кто в себе носит зло, от того разит злом. Страсть прорывает оболочку и пробивается наружу, тайная глубоко затаенная мысль сверкает в глазах, чувство отражается на безмолвных устах. Моралист, обладающий надлежащим терпением, чтобы все наблюдать и рассчитывать, мог бы, изучив два данных характера и их взаимоотношения, заранее предсказать результат этой комбинации.

В старости сила влияния уменьшается, человек, подобно черепахе, прячется под отверделым панцирем своего прошлого, — чтобы воспринять влияние и оказать его, тут уже требуется больший срок, но в детстве и в юности изменения происходят на диво быстро, и порою после нескольких лет общения самые противоположные характеры и даже физиономии что-то заимствуют друг у друга.