— Ах, Дженни… — Гарриет состроила гримасу, и по ее щекам потекли слезы. — Мне так страшно. Я не знаю, что делать!

— Гарриет, — сказала Дженнифер спокойным ровным голосом. Она взяла руки Гарриет, которые та не знала, куда девать, и держала их. — А теперь расскажи, что случилось. Не может быть, чтобы все было так плохо.

— Нет, может. Ах, Дженни… — охрипшим голосом захныкала Гарриет. — Обещай, что ты никому об это не скажешь. Ты у меня единственный друг.

— Ну конечно же, я никому не расскажу.

— Даже Виктору. Особенно Виктору ничего не говори.

Брови Дженни приподнялись.

— Хорошо. Я вообще никому не скажу. Ну, так что случилось?

Резко высвободив руки, Гарриет отвернулась и сделала несколько шагов.

— Мне… мне надо кое-что узнать. Я хочу, чтобы ты мне кое-что сказала.

— Если я смогу.

Гарриет от волнения не знала, с чего начать, она кусала нижнюю губу и снова принялась теребить свой носовой платок. Она явно растерялась, не могла найти верных слов, шевелила губами, но не смогла произнести их. Наконец Гарриет обернулась и взглянула на Дженнифер полными испуга глазами.

— Дженни, — произнесла она дрожащим голосом. Она уставилась на ковер, ей отчаянно хотелось довериться своей невестке, но условности пуританского века сковывали ее. — Мне надо кое-что узнать, но мне трудно говорить об этом. Пожалуйста, помоги мне.

Хотя Дженнифер была того же возраста, что и Гарриет, она вышла замуж и отличалась большей зрелостью, чем ее подруга. Видя, что с Гарриет случилось что-то серьезное, Дженнифер было нетрудно взять на себя роль доверенного лица. Пытаясь успокоить Гарриет, она взяла ее руку и ласково сказала:

— В мире нет ничего такого, о чем мы с тобой не могли бы поговорить.

Гарриет подняла голову, у нее покраснели щеки, глаза горели.

— Мои месячные… — прошептала она. — Дженни, у меня не наступили месячные.

Дженнифер молчала некоторое время, до нее не сразу дошли эти слова и их смысл.

— Гарриет, не может быть…

— Мне трудно об этом говорить, — натянутым голосом сказала расстроенная девушка. — Ты знаешь, как это всегда бывает. Особенно с мамой. Впервые месячные пришли, когда мне было двенадцать, — Гарриет осеклась, — тогда я перепугалась до смерти и подумала, что умру. Я не знала, что со мной происходит! И мама ничем не могла помочь. Она только сказала, что я стала женщиной, велела перестать хныкать и сообщила, что так будет каждый месяц на протяжении всей моей жизни. Мама никогда ничего не объясняла, Дженни. Сказала всего несколько слов о том, что надо менять белье, пользоваться одеколоном, и велела ничего об этом не говорить в присутствии мужчин. Дженни, ты ведь все это знаешь. Мама сказала, что об этом нечего даже говорить, надо сделать вид, будто ничего не произошло. Но Дженни!

Гарриет отчаянно схватила Дженнифер за запястье.

— Я перепугалась, когда это случилось впервые. Но теперь, когда это прекратилось, я до смерти испугалась!

Глубоко задумавшись, Дженнифер смотрела на Гарриет, воцарилась тревожная тишина.

— Дженни, скажи мне, что все это значит. Кажется, я догадываюсь, но мне хочется знать наверняка. Ты ведь можешь сказать мне.

— Гарриет, как давно у тебя их нет?

— Я… точно не знаю.

— Месячные давно опаздывают?

— Дженни, у меня их не было уже два раза.

— Понимаю, — Дженнифер сохраняла полное спокойствие, она все еще держала руку Гарриет, лицо у нее ничего не выражало, будто обе обсуждали, что приготовить на ужин.