И он ехал в экипаже, чтобы увидеть Пенелопу

Колин не хотел анализировать, почему он с таким нетерпением стремиться увидеть ее; это были именно та вещь, о которой неженатому мужчине в возрасте тридцати трех лет вообще не хотелось думать.

Вместо этого, он просто наслаждался чудесным утром: солнцем, воздухом, даже тремя опрятными особняками, мимо которых он проехал на Маунт-стрит, чтобы оказаться перед домом Пенелопа.

Не было ничего отдаленно интересно или оригинального ни в одном из них, но сегодня было такое чудесное утро, что они казались просто очаровательными, стоя рядом с друг другом и красуясь стенами из серого портлендовского камня.

Это был удивительный день, теплый и безмятежный, солнечный и спокойный…

За исключением того, что когда он начал подниматься с сидения, его глаза уловили небольшое движение через улицу.

Пенелопа.

Она находилась на углу Маунт и Пентер-стрит, причем стояла так, что никто не смог бы ее увидеть из окна дома Физеренгтонов. И она забиралась в наемный экипаж.

Очень интересно.

Колин нахмурился, мысленно постучав себя по лбу. Это не было интересно. О чем, черт подери, он думает? Это совсем не было интересным. Это могло бы быть интересным, если бы она была, скажем, мужчиной. Или это было бы интересно, если бы экипаж принадлежал Физеренгтонам, а не был старым и потрепанным наемным кэбом.

Но нет, это была точно Пенелопа, которая точно была не мужчиной, и она залазила в экипаж одна, по-видимому, направляясь в какое-то абсолютно не подходящее место, потому что если бы она собиралась сделать что-то соответствующее и нормальное, она бы забиралась в экипаж Физеренгтонов. Причем с одной из своих сестер, или с горничной, или с кем-нибудь еще, но ни в коем случае, черт подери, ни одна.

Это не было интересно, это было очень глупо.

– Глупая женщина, - пробормотал он, выпрыгивая из своего экипажа, с намерением мчаться к потрепанному кэбу, выломать дверь, и вытащить ее оттуда.

Но, как только он выбрался из своего экипажа, его охватило то же самое безумие, заставляющее его блуждать по свету.

Любопытство.

Несколько проклятий сорвалось с его языка, все самоуничижительные. Он не мог ничего с собой поделать. Это была так непохоже на Пенелопу, уезжать не понятно куда в наемном кэбе; он должен знать, куда она направляется.

И так, вместо того, чтобы некоторым насильственным способом, вбить в нее немного здравого смысла, он направил свой экипаж вслед за наемным кэбом, на север прямо через Оксфорд-стрит, где, конечно, думал Колин, Пенелопа просто намеривалась посетить какую-нибудь лавку. Можно найти целый ряд причин, по которым она не стала использовать экипаж Физеренгтонов. Возможно, он поврежден, или в плохом состоянии одна из лошадей, или Пенелопа собралась купить подарок кому-нибудь, и хотела держать это в секрете.

Нет, это все не правильно. Пенелопа никогда бы не пошла за покупками одна, она бы непременно взяла бы с собой горничную или даже одну из своих сестер.

Прогулка одной по Оксфорд-стрит, тут же вызвало бы сплетни. Женщина, совершившая такое, точно бы стала героиней следующего выпуска газеты леди Уислдаун.

Или могла бы стать, мысленно поправился он. Было трудно привыкнуть к мысли о жизни, без леди Уислдаун. Он до сих пор не осознавал, как привык читать ее за завтраком, находясь в Лондоне.

И говоря о леди Уислдаун, он был все еще уверен, что она, есть, никто иная, как его сестра Элоиза. На следующий день, после того разговора с ней, он пришел на завтрак в дом Номер Пять со специальной целью расспросить ее, но был информирован, что она все еще чувствует себя плохо и не выйдет на завтрак. От внимания Колина не ускользнуло, какой здоровый поднос отнесли в комнату Элоизы. Независимо оттого, что беспокоит его сестру, это, по-видимому, совсем не затронуло ее аппетит.

Он не сделал никакого упоминания о своих подозрениях за столом; действительно, он не видел никакой причины расстраивать мать, которая при мысли, что Элоиза является леди Уислдаун, непременно бы ужаснулась.