— Таких, как Борка, нужно вешать, — сказал Пер Лысуха.

И рассказал почему.

— Маттис и его бравые молодчики сидели в засаде у Разбойничьей тропы, — рассказывал Пер Лысуха. — И тут им очень повезло, так как появилось множество проезжих купцов с огромными тюками, со съестными припасами, кожей и мехами, да еще, кроме того, при больших деньгах. Купцам и прочему странствующему люду не хватило мужества защищаться, и потому им пришлось расстаться со всем, что у них было!

— А они не разозлились? — невесело спросила Ронья.

— Догадайся сама! Если б ты знала, как они проклинали нас и кричали! Но купцам этим пришлось быстренько оттуда убраться. Думаю, они отправились жаловаться фогду.

Пер Лысуха усмехнулся. Но Ронья подумала, что тут нечему смеяться.

— А потом, представляешь, — продолжал Пер Лысуха, — когда мы чинно-благородно погрузили все награбленное на лошадей и собирались домой, явился Борка со своим сбродом и пожелал получить свою долю добычи. И эти разбойники принялись стрелять, вот негодяи! Стуркасу стрела попала прямо в шею. И тогда мы, ясное дело, тоже стали стрелять, да, да! Пожалуй, двоим-троим из них досталось так же, как и Стуркасу.

Подошедший к ним Маттис услыхал как раз эти последние слова и заскрежетал зубами.

— Погодите, ведь это только начало, — сказал он. — Я перестреляю всех, одного за другим. До сих пор я оставлял их в покое. Но теперь уж всем разбойникам Борки придет конец.

Ронья почувствовала, как в ней закипает ярость.

— Но тогда придет конец и всем разбойникам Маттиса, ты не подумал об этом?

— Я и не собираюсь думать об этом! — ответил Маттис. — Потому что этому не бывать!

— Откуда ты знаешь! — сказала Ронья.

Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка улыбнулся.

— Меня им не так-то просто убить, — прошептал он невнятно.

Ронья взяла его за руку и сказала:

— Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить.

Она долго сидела возле него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько!

9

Рана у Стуркаса болела, и его лихорадило три дня. Он был совсем плох и лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним, как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это вовсе не печалило.

Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Боркой доставляли ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми. Она успокаивалась, лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом. Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего отца:

— Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть?

— Спроси Борку, — отвечал Маттис. — Он пустил первую стрелу: Стуркас тебе об этом расскажет.

Но под конец и Лувис не выдержала:

— Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет.