А Бирк уже начал засыпать. Весь день, ожидая Ронью, он чистил и мыл пещеру, которую медведи за время зимней спячки сильно запачкали.

Потом он натаскал туда из леса сухих дров и еловых веток. Устав за день, он быстро уснул.

Ронья не спала. В пещере было темно и холодно, но она не мерзла. Бирк постелил на ее постель козью шкуру поверх еловых веток, а укрылась она одеялом из беличьих шкурок, которое принесла из дому. Оно было мягкое и теплое, и заснуть она не могла вовсе не оттого, что ей было холодно. Просто сон не приходил к ней.

На душе у нее было невесело. Но в открытом входе в пещеру виднелось светлое, прохладное весеннее небо, а снизу доносился шум реки, и это успокаивало ее.

«То же самое небо смотрит на замок Маттиса, — думала она, — и та же река шумит рядом с ним».

И она тоже заснула.

Проснулись они оба, когда солнце уже светило над гребнями гор на другом берегу реки. Огненно-красное поднялось оно из тумана и горело, как костер, над ближними и дальними лесами.

— Я посинел от холода, — сказал Бирк. — Но на рассвете холоднее всего, а потом мало-помалу потеплеет. Как подумаешь об этом, становится радостнее.

— Радостнее было бы, кабы ты разжег огонь! — ответила Ронья.

Она тоже дрожала от холода. Бирк раздул угли, тлевшие под слоем золы. Они сидели у огня, ели хлеб, запивая его остатками козьего молока в деревянной фляге Роньи. Когда не осталось уже ни глотка, Ронья сказала:

— Теперь мы будем пить только воду из ручья и ничего больше.

— С воды не растолстеешь, — сказал Бирк. — Но и вреда от нее не будет.

Они глянули друг на друга и рассмеялись. Они знали, что жить в Медвежьей пещере им будет нелегко, но не падали духом. Ронья даже забыла, что минувшей ночью у нее было тяжело на сердце. Они наелись, согрелись, утро сияло ярким светом, и они были вольными, как птицы. Казалось, они только сейчас поняли это. Все тяжелое и печальное, что им пришлось пережить за последнее время, осталось позади, им хотелось все это позабыть и никогда более не вспоминать.

— Ронья, — спросил Бирк, — да понимаешь ли ты, что мы теперь до того свободные, что хочется хохотать во все горло?

— Да, — подхватила Ронья, — здесь теперь наше королевство! Никто не посмеет отнять его у нас или прогнать нас отсюда.

Так они сидели у огня, а солнце поднималось все выше, река под ними шумела, а лес просыпался. Утренний ветерок тихо колыхал верхушки деревьев, куковали кукушки, где-то поблизости стучал по сосновому стволу дятел, а на противоположном берегу на опушку вышло лосиное семейство. А детям казалось, будто все это принадлежит им: и река, и лес, и все живое, что здесь водилось.

— Заткни уши, сейчас прозвучит мой весенний крик! — сказала Ронья.

И она закричала так громко, что эхо отозвалось в горах.

— Вот сейчас мне больше всего пригодился бы мой самострел, когда бы на твой крик явились дикие виттры.

— Тогда принеси его. Он в крепости Борки?

— Нет, рядом с ней, в лесу. Всего разом не захватишь. Поэтому я завел тайник в дупле дерева и сложил там кое-что, а потом притащу все это сюда.

— Маттис не захотел дать мне даже самострел, — сказала Ронья, — но я могу смастерить лук и стрелы, если ты дашь мне ненадолго свой нож.

— Ладно, только береги его. Помни, что это у нас с тобой самое драгоценное. Без ножа нам в лесу не обойтись.

— Нам без многого не обойтись, — сказала Ронья. — Как, например, мы будем носить воду без ведра? Об этом ты подумал?

Бирк засмеялся.

— Ясное дело, подумал.