«Боже, как грустна наша Россия!» Боже, как грустна наша эмиграция!

Казалось бы, само положение в мире обрекает ее на всемирность; но вот, умудрилась-таки уйти в захолустье, запахнуть и в Европе евразийской овчинкой, увидеть и чужое небо так, что оно ей кажется с ту же родную овчинку.

Да, страшно. Неужели, и вправду, Россия — мировое захолустье, или та неведомая «зараза, идущая из глубины Азии в Европу», о которой бредил Раскольников, или новое Чингисханово воинство, опустошающий Гог и Магог? Неужели, и вправду, бывшая Россия — будущее «царство Антихриста?»

Эти исполинские вопросы обступают нас, хватают за горло, а мы все свое: «Милюков Мельгунова, Мельгунов Милюкова», — как ничего не мелющая мельница.

Может быть, и хорошо, что большевики так долго сидят: если бы завтра пали, с чем бы мы вернулись в Россию и как бы нас встретили там?

«Судя по всему, эмиграция глубоко одряхлела и обречена на скорую смерть», — злорадствуют московские «Известия» по поводу нашей маленькой полемики о путях в Россию. Неужели, и вправду наше захолустье — наша могила? Может быть, и так, а может быть, наши враги слишком спешат злорадствовать.

Бог нам послал певца Ариона в наш обуреваемый челн. Кажется, после Александра Блока, никто не говорил таких вещих слов о русской революции, как Ходасевич — «Боже, как грустна наша Россия!», — сказал Пушкин, — а Ходасевич ответил «путем зерна»:

Две России — две эмиграции, внешняя и внутренняя, делают одно и то же дело; сколько бы ни разлучали их, ни разлучались сами они, эти две России — одна, и путь у них один — путь зерна.

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Так говорит Сеятель.

Наше Рассеянье — сев. Вышел Дух из России, как сеятель, в мир и рассеял нас по миру. Много семян пропадет — останется лишь горсть; но это — малое семя великой России.

Пусть же не забываем мы, что наша смерть — смерть или жизнь России; пусть не забываем, что можно истлеть, но можно и прорасти зеленым ростком сквозь тьму захолустья к солнцу всемирности; пусть не забываем, что благодатный путь зерна и есть наш путь в Россию.

ДНЕВНИК ЧИТАТЕЛЯ

I. БЕЛЫМИ ЧЕРНИЛАМИ

Пишут ими для того, чтобы не всякий мог прочесть, а только тот, кому следует. Белое на белой бумаге невидимо; но если погреть бумагу на свечке, то невидимое проступает явственно. Этот способ письма — криптограмма, тайнопись — не в большом ходу сейчас, но в старину пользовались им усердно любовники, мошенники, дипломаты, заговорщики и вообще люди, имевшие основание быть в переписке осторожными.

Белыми чернилами написаны две недавние статьи в «Последних новостях»: «Партия и религия» и «Свободомыслие и традиция».

Издавна еще в России появилось, здесь, в изгнании, пышно расцвело особое газетное наречье с таким обильем иностранных слов, что засыпанный ими русский язык становится похожим на чудовищный эсперанто. Надо бы набрать ко «дню русской культуры» великолепный букет этих газетных цветов, а пока вот букетик из тех двух статей в «П. Н.»: «обязательная идеология социализма»; «обязательная религия критического атеизма»; «социализм, одна из нормативных систем»; «аристократы, снобы духа»; «церковная техника», «среда, коснеющая в традиционной догме»; «практиковать устремленность к религиозности»; «вопрос формулирован так: какая степень прикосновенности к критическому процессу совместима с участием в организациях?» — «Прогрессирующий процесс секуляризации».