Особо друг с другом они не разговаривали — опера есть опера — но он понял по разным приметам, что примерно половина из них — ОМОН, другая половина — оперативные подразделения. Пару человек он знал — переглянулись.

Утром — их покормили завтраком. После чего — по правилам жанра должно было быть физо — но вместо этого их повели на стрельбище…

Набор упражнений был в общем-то стандартный, включал в себя пистолет и автомат. Правда, автомат не обычный для милиции АКС-74У — а десантный АКМС. Упражнения включали в себя реакцию на внезапно появляющиеся мишени на коротких дистанциях, в том числе знаменитое «Эль Президенте» — упражнение, которое научили их стрелять американцы. Он знал все эти упражнения и прошел без сучка и без задоринки.

Настораживали две вещи. Первая — боеприпасов было столько, сколько ни на одном стрельбище до этого он не видел. Хочешь, бери хоть сто, хоть двести, хоть пятьсот патронов. Второе — как ему показалось офицер, выдававший патроны, не записал расход в журнал.

Настораживающе.

Потом — со стрельбища их по одному начали дергать к психологу.

— Иногда мне в голову приходят такие нехорошие мысли, что лучше о. них никому не рассказывать.

— Запоры у меня бывают редко (или не бывают совсем).

— Временами у меня бывают приступы смеха или плача, с которыми я никак не могу справиться.

— Бывают случаи, что я не сдерживаю своих обещаний.

— У меня часто болит голова.

— Иногда я говорю неправду.

— Раз в неделю или чаще я безо всякой видимой причины ощущаю жар во всем теле.

— Бывало, что я говорил о вещах, в которых не разбираюсь.

— Бывает, что я сержусь.

— Теперь мне трудно надеяться на то, что я чего-нибудь добьюсь в жизни.

— Бывает, что я откладываю на завтра то, что нужно сделать сегодня.

Этот бред — на самом деле был опросником из восьмидесяти четырех вопросов, разработанным Ленинградской военно-медицинской академией и направлен на выявление уровня стрессоустойчивости. Понятно, что для бывшего военного, ставшего сотрудником УГРО — такой тест так… семечки.

Потом он попал в руки «психологини» — была у них такая в Ираке, драли её все кому не лень и у кого доллары были. Там он провел ещё час, после чего — его вызвали на собеседование. А вот там было уже серьезно…

Любой хороший опер, настоящий, а не тот кто по мохнатой лапе в органы пришел — он по натуре психолог, людей должен уметь раскалывать мгновенно, на-раз. Ошибка — может стоит пера под ребро или пули в живот. Так вот — того, кто с ним проводил собеседование, — капитан определил его как «зверя». И «зверь» был очень опасным.

Милицейская форма, новая, знаки различия полковника МВД, но вот табличка с именем была спорота, так что непонятно — его эта форма или нет. Обычный такой дядя, с усами, в очках. Но впечатление от него… очень неприятное на душе. Как будто сидишь рядом с неразорвавшейся гранатой.

Полковник что-то потыкал в своем ноуте, пристально посмотрел на Воробьева.

— … Капитан… Песню знаешь? Никогда ты не станешь майором?

Воробьев — проигнорировал это.

— Как думаешь, про тебя песня? Про тебя. Тебе сколько званий вышло? Одно. А почему? А потому, что после Ирака — все как прокаженные, кто там был.