После того, как они вернулись из Ирака — Груша не прошел обратно в ОМОН, но Воробьев приложил все свои связи — а у правильного опера их хватает — чтобы Грушу взяли в уголовный розыск. Как потом оказалось, это было ошибкой — Груша стал пить. Но исправить эту ошибку — капитан Воробьев не мог…
Москва. 09 июня 2015 года. Здание РУБОП (Продолжение)
Капитан нервничал бы намного сильнее, если бы видел, что происходило в это время в кабинете Домогарова, начальника московского РУБОП (с приставкой «и.о.», но этот вопрос был почти решен).
Полковник Домогаров — плотный, сильный, крепкий в кости, рано поседевший — сидел за стулом и курил, пуская в потолок клубы дыма. Окно было открыто, назойливый московский шум — полз в окно, мешался с дымом в какофонию звуков и запахов, присущих большому городу. Подполковник Латыпов, ниже, но такой же крепкий, с жесткой щеткой усов — сидел справа, у приставного стола. По столу — были разбросаны личные дела, но ни тот ни другой не обращали на них внимания. Они получили приказ — точнее, полковник Домогаров получил утром — для чего его вызывали в ГУВД. Понятно, что и ГУВД это не само придумало — спустили ещё свыше. Но исполнять — им.
И отвечать — тоже им.
Оба — слишком хорошо знали друг друга, чтобы понимать мысли без слов.
— К этому все шло… — сказал полковник, пуская к потолку очередную струю дыма и наблюдая, как она растекается по дырчатому покрытию потолка. Ремонт в кабинете полковника — тоже оплатили спонсоры, он был похож на кабинет крупного чиновника. Портреты Папы и министра внутренних дел — висели за спиной. Но полковник — был слишком порядочным и попросил сделать ремонт во всех кабинетах, а не только в своем — пусть косметику.
— К чему? — коротко спросил Латыпов. Как и все татары — он был очень конкретным человеком, не лез в дебри и в отличие от русских мало думал о вселенской справедливости.
— Да вот к этому. Сначала нас заставляли заявления укрывать, помнишь.
Латыпов помнил. Оба они — начинали операми и помнили, как заставляли скрывать заявления от потерпевших, чтобы не омрачать совершенно лживую, безумную статистику. К девяти очевидным преступлениям — можно было брать не более одного неочевидного, висяка. Девяносто процентов раскрываемости — это безумие, ни в одной стране мира не было такого! Но это там, на загнивающем Западе, а у нас… У нас некоторые начальники брали на себя повышенные социалистические обязательства. Один, говорят, взял обязательство обеспечить раскрываемость в сто два процента. Как? А так! За счет раскрытий прошлых лет! Именно тогда была поломана нормальная, выстраивавшаяся ещё со времен Империи система службы. О чем речь, если самих милиционеров заставляли быть преступниками, укрывая преступления от регистрации? А ведь это было кругом и везде. Но это был всего лишь первый шаг на скользкой, очень скользкой дорожке… Коготок увяз — всей птичке пропасть. Они так говорили подследственным — но то же самое относилось и к ним самим. Всё — идет оттуда.
…
— … потом нас стали заставлять разваливать дела. Отпускать заведомо виновных. И мы что? Мы взяли под козырек. Так или нет?
— Ну?
— Потом появилась система заказных дел. И мы снова взяли под козырек — попробуй, рыпнись. Так мы начали сажать заведомо невиновных.
…
— А теперь нас заставляют людей убивать!
— С чего ты это взял? — спросил Латыпов. Они слишком долго служили вместе, слишком часто один выручал другого — чтобы обращаться на «вы».
— А что — не так? Может, хватит хоть себе-то врать? Негласно создать специальную боевую группу… из ветеранов боевых действий… сообщить заместителю министра спецсвязью. |