Но меня не обманешь…

— Вот что мне в тебе нравится, Коняра, так это то, что ты такой конкретный — сказал один из них.

Конь замолчал, не зная, как реагировать.

— Лады. Идите в дом, а мы тут с… Саней… перетрём…

Дом и в самом деле был на Рублевке — но это ничего не значило. Два кризиса — 1998 и 2005–2006 годов, плюс явно надвигающийся третий — сильно перетряхнули тут состав владельцев. Некоторые дома так и стоят недостроенные — некому достраивать…

Этот дом не узнать было сложно — он и узнаваем-то был, потому что был слишком типичен. Период первоначального накопления капитала — три этажа, красный кирпич и наивная архитектура. У меня был такой же до того, как отжали, и пришлось продать. Архитектуру эту называют «прибалтийской» — там, в Прибалтике ещё в советские времена не считалось зазорным владеть домом. И потому — когда в России начали строить капитализм, архитекторы, способные строить дома для его первопроходцев — были лишь там…

В железной коробке догорали угли для шашлыка. Сам шашлык — был рядом, на шампурах, в ведре. Рядом был и бассейн — но он, несмотря на лето, не был наполнен. Было такое ощущение, что этот домик отжали у законного владельца и теперь используют для щекотливых дел и встреч.

— Да ты бери, бери шашлык… — сказал мужик.

— Мы, по-моему, на брудершафт не пили, — отозвался я, сразу ставя дистанцию.

— Так можно и выпить — без агрессии сказал мужик, — но дело не в этом. Зовут меня Вадим Викторович. А вас, простите?

— Александр Иванович.

— Александр Иванович. А недавно вас звали Медведь-шесть, верно?

Я насторожился.

— Простите?

— Мы навели о вас справки. В министерстве обороны.

Вот ведь, твари. По закону — личные дела тех, кто воевал в Ираке, были с ограниченным доступом. Но что это значит, в России? Здесь — что охраняем, то и имеем. Личные дела, так личные дела…

— Да вы не расстраивайтесь так, Александр Иванович. Я — возглавляю службу безопасности партии. Я просто обязан проверить, кто и с каким багажом к нам приходит.

— Откровенность за откровенность. Сейчас не времена КПСС, выйти так же легко, как и зайти…

— Это так. Но… зачем, собственно?

— А зачем вмешиваться в личную жизнь?

— Ну… ваша служба по контракту — она не совсем личная. Как и ваш конфликт с господином Дериглазом, из-за которого вы лишились всей собственности. Вы же понимаете, что в России не собственность порождает власть, а наоборот. И в случае нашей победы — вернуть вам всё, что отжал господин Дериглаз — можно. И даже с процентами.

С процентами…

Во времена оные господин Дериглаз выступил своего рода новатором — он не брал взятки, он падал в долю во всех более-менее прибыльных бизнесах. Тупо через сына. Причем наглости хватало падать аж 50 на 50. Что мне недвусмысленно и предложили. Я не понял, почему должен половину отдавать за просто так — и в итоге потерял всё.

Это было десять лет назад. Думаете, с тех пор что-то изменилось? Ага, щас… Изменился только порядок цифр. После того, как пришел Папа, у которого тоже был сын — из уст в уста стала передаваться история, как Сынок собрал крупных бизнеров и заявил — в России больше нет бизнесов пятьдесят на пятьдесят. Есть восемьдесят на двадцать. Кому это интересно — берите, менеджируйте.

С процентами, твою мать…

— А вы уверены, что мне это надо?

— Уверен, Александр Иванович.