– Хаген не аристократ, а значит, ему не положено иметь вторую жену. А пока твоя мать считается живой, второй раз он жениться не сможет.

– Я и не собираюсь жениться второй раз! – гневно воскликнул Хаген. – Я буду искать Эл до тех пор, пока не найду. Это понятно?!

– Но, Хаген, что если все твои поиски напрасны? – вкрадчиво произнесла Ирма, заглядывая ему в глаза. – Что, если она и впрямь уже мертва?

– Все, с меня довольно! – в край разозлился Хаген. – Достаточно семейных встреч и этих бесед. Я сегодня же уезжаю из Масскара! Уходите!

– И куда же ты подашься? – с невероятной невозмутимостью спросил Вольф, а Ирма тут же саркастично добавила:

– Наверняка Вернешься в Аргаз, да? Продолжишь обучать избалованных и заносчивых детишек? – она обдала его колкой улыбкой, резко развернулась и, широко распахнув дверь, яростно зашагала прочь.

Вольф какое то время сверлил Хагена осуждающим взглядом, затем резко переключился на меня:

– Подумай о моих словах, Теодор. Этим ты не только поможешь Хагену, но и себе с сестрой. Вас больше не будут ни в чем подозревать, перед законом вы будете чисты. И если твоя мать действительно вляпалась во что то… – Он недоговорил, коротко кивнул на прощание и покинул комнату, прикрыв за собой дверь.

Хаген в этот же миг сердито выдохнул и устало плюхнулся на кровать.

– Хаг, – позвал я, – что именно они имели в виду? Объясни ка, сам знаешь, я в брачных законах не силён.

– Это не брачный закон. Это предательство и отречение от Эл, – сердито ответил он. – Если вся семья признает пропавшего без вести человека мертвым, он становится таковым на самом деле, даже если он жив. Он теряет все права: ничего не может наследовать, не может в дальнейшем жениться или восстановить брак. Даже его дети теперь таковыми не считаются. И это такой процесс – по сути необратимый, понимаешь?

– Это бред какой то, – скривился я. – Глупее закона я не слыхал. В Виреборне разве есть какой то учет граждан? Никто ведь не записывает, кто умер, а кто родился – если ты не аристократ. Или, например, с женитьбой – можно разъезжать по городам и в каждом заводить жену. И вряд ли об этом кто либо когда нибудь узнает.

– Ну, ты не совсем прав. Во первых, все же есть риск, что кто то узнает – и за такие дела полагается смертная казнь через сожжение. Во вторых, монахини делают записи о брачующихся на алтаре Манушермы и молодожены прикладывают к нему свои ладони. А в храме Йолим есть золотая стена, где пишут имена усопших. После восстания Теней жрицам смерти пришлось потратить не один год, чтобы записать всех погибших виреборнийцев.

– Погоди, – перебил я, – тот алтарный камень, который вы трогали во время свадебного обряда?

Теперь я вспомнил. В первый год моей жизни, когда мы жили в храме Манушермы, туда ежедневно по несколько раз приезжал народ с младенцами, а монахини проводили обряды, что то вроде местного крещения. Ребенка приносили показать божественной матери, а еще монахини чертили водой на алтаре имя ребенка и прикладывали его руку. Еще были другие обряды – свадьбы, там тоже прикладывали руки и писали имена. Но надпись, написанная водой, мгновенно высыхала. Из за этого прочесть ее разумеется невозможно, если только это не артефакт. Но почему тогда я не увидел магический фон?

– Да, тот самый камень, – ответил Хаген, – и если ты уже женат, монахини не позволят тебе снова жениться.

– Получается, этот камень – артефакт, раз он распознает такое.

– Ну я не уверен. Я честно говоря вообще не знаю, как по этому алтарю можно что то определить, да и жрицы и монахини не раскрывают священных таинств. Но одно я знаю точно – если один из пары умирает, это тоже пишут на камне, и брак считается расторгнутым.