Хэйксвилл в ужасе глядел, как Шарп оттягивает кремень, взводит курок, как щелкает, вставая на место, спусковой крючок. Сержант облизнул пересохшие губы, дернулся и перевел взгляд на лицо Шарпа, потом снова на дуло, указывающее ему в живот.

Шарп медленно пошел к нему:

- Так значит, тебя нельзя убить, да? - Хэйксвилл кивнул, попытался улыбнуться, но приближающееся дуло его пугало. Шарп подходил ближе. - Тебя пытались повесить, но ты выжил? Это правда? - Хэйксвилл снова кивнул, рот его округлился. Шарп прихрамывал, бедро болело. – Хочешь жить вечно, сержант? – кто-то из стрелков прыснул, Хэйксвилл дернулся посмотреть, кто именно, но Шарп поднял ствол, и глаза метнулись обратно. – Вечно хочешь жить?

- Не знаю, сэр.

- Не «лейтенант, сэр»? Язык проглотил, Хэйксвилл?

- Нет, сэр.

Шарп улыбнулся. Он был уже возле сержанта, винтовка упиралась тому в подбородок.

- Думаю, ты скоро умрешь, сержант. Сказать, почему?

Ангельские голубые глаза дернулись вправо-влево в поисках того, кто придет ему на помощь. Хэйксвилл ждал нападения ночью, во тьме, но не при ярком солнечном свете на виду у сотен потенциальных свидетелей. Но никто не обращает внимания! Винтовка дернулась, тронув взмокший подбородок.

- Сэр!

- Посмотри на меня, сержант. Я открою тебе один секрет.

Хэйксвилл перевел взгляд на Шарпа, их глаза встретились:

- Сэр?

Стрелки все еще наблюдали, и Шарп говорил громко, чтобы они слышали:

- Думаю, сержант, тебя никто не может убить. Кроме, - он понизил голос: - кроме, сержант, того, кого ты пытался убить, но не смог. Знаешь о ком я, сержант?

Взмокшее лицо еще больше пожелтело, оно выражало ужас, дергалось, и пришлось снова упереться винтовкой в подбородок.

- Нет, сэр!

- Отлично, - холодная бейкеровская сталь касалась кожи Хэйксвилла. Шарп понизил голос, теперь его мог слышать только сержант: - Ты труп, Обадия. Волшебство исчезло, – и вдруг громко крикнул: - Бам!

Хэйксвилл отпрянул, поскользнулся, издал горестный вопль, как ноющий ребенок, и распластался на траве. Шарп расхохотался, ткнул в него винтовкой и нажал на спусковой крючок, кремень щелкнул по пустой полке. Хэйксвилл валялся на земле, лицо его выражало ненависть, но Шарп уже повернулся к ухмыляющимся стрелкам:

- Смирно! - Они подтянулись. Шарп снова заговорил с ними, но на этот раз голос его был сух и невыразителен: - Помните, я поклялся: вы получите назад и винтовки, и мундиры, и меня! – он не знал, как этого добьется, но добьется обязательно. Повернувшись к сержанту, он указал на семиствольное ружье на плече Хэйксвилла: - Отдайте это мне! - Хэйксвилл медленно отстегнул ружье вместе с подсумком, и Шарп повесил его на плечо рядом с винтовкой. Он снова взглянул на так и не поднявшегося сержанта: - Я вернусь, сержант. Запомни это.

Взяв стопку мундиров под мышку, Шарп захромал прочь. Он знал, что Хэйксвилл попытается отомстить стрелкам, но знал и то, что сержант был унижен у всех на глазах, а именно это было нужно его роте, роте Шарпа.

Это была маленькая, даже крошечная победа, но она стала началом долгого боя, который должен закончиться в бреши Бадахоса.

Часть четвертая Суббота, 4 апреля – понедельник, 6 апреля 1812 года

Глава 21

Французы все-таки выступили – но не навстречу Веллингтону у Бадахоса, а к новому испанскому гарнизону в Сьюдад-Родриго. Новости эти принесли партизаны, перехватившие курьеров с донесениями, некоторые депеши были в крови. В них говорилось о раздоре среди французских генералов, задержках войск и сложностях замещения осадной артиллерии, практически полностью оставшейся в северной крепости.