Грызун пожал неопределенно плечами и продолжил свою мысль:

– Между прочим, товарищ капитан, лексика боевых собак очень сильно отличается от лексики, скажем, болонок…

Числов хмыкнул:

– Все как у людей. Тоже – лексика.

– Не все, – не согласился Грызун. – Собака вам никогда не завернет фигу в кармане. Только надо их язык понимать. Вот Рекс, к примеру, ест и прямо говорит: «Говно – ваша тушенка, товарищ капитан. Жир один. Ем исключительно из любви и уважения к совместному боевому прошлому».

Капитан рассмеялся:

– И откуда ты такой умный и грамотный, а, Грызун?

Грызун улыбнулся в ответ:

– А то вы не знаете, товарищ капитан. Из Питера я. За «Зенит» болею. А вы, товарищ капитан, за кого болеете? Давно хотел спросить, а пацаны – кто что говорят…

Числов перестал улыбаться, потер щеку и снова попытался поймать взгляд Рекса. После короткой паузы он ответил:

– А я, друг мой, за себя болею. Причем чем дальше, тем больше.

В этот момент за камбуз заглянул запыхавшийся боец, увидев Числова, он облегченно выдохнул и заголосил:

– Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Числов поднял на него глаза:

– Чего орешь‑то? Аж пес присел! Ну, я – товарищ капитан… И?…

– Боец глотнул воздуха:

– Товарищ капитан, вас срочно ротный ищет. И Примус с ним…

Числов заломил бровь, и солдат тут же поправился:

– В смысле – и товарищ полковник Примаков! Срочно!

Числов извиняющимся жестом развел руками перед мордой Рекса, отдал банку с тушенкой Грызуну, неторопливо поднялся, ловко одернул обмундирование и пошел за солдатом к штабной палатке. Грызун дождался, пока они немного отойдут, и, скорчив Рексу рожу и вздохнув, начал докармливать пса прямо пальцами из банки…

Тем временем, пока Числов шел к штабной палатке, умывавшийся Примаков натолкнулся взглядом на живописную группу из пяти невероятно грязных солдат, которые с оружием и стокилограммовыми комьями глины на ногах плелись прямо на него. А это были бойцы из взвода Панкевича – питерец Серега Родионенко, за угрюмость получивший кличку Веселый, москвич Андрей Мургалов – Маугли, ростовчанин Аркадий Азаретян, которого звали Арой и у которого акцент появлялся лишь тогда, когда он сам этого хотел, Ваня Коняев из Псковской области и по прозвищу, естественно, Конюх и узкоглазый сержант Пимен Николаев, известный больше как Тунгус.

Перехватив оживившийся взгляд Примакова, Самохвалов вздохнул, а полковник, стряхивая брызги с лица, молодецки гаркнул:

– Это что за красавцы? Подразделение армии Наполеона, отступающего к Березине?

Сержант Николаев подтянулся и как мог доложил:

– Товарищ полковник, секрет в составе пяти человек прибыл в расположение роты. Разрешите начать приводить себя в порядок?! В стогу ночевали…

Примаков резво обернулся к майору. Самохвалов страдальчески закрыл глаза.

– В каком стогу?! Какой секрет?! Самохвалов?! Ты же докладывал, что все сто процентов сжег? В каком стогу, сержант? Отвечай, ядрен‑батон!

Тунгус уже понял, что сболтнул что‑то лишнее, но теперь уже деваться было некуда:

– Да здесь рядом. По дороге. В километре с небольшим.

Примаков засопел и снова повернулся к Самохвалову:

– Ты же докладывал, что по дороге сжег все стога на пять километров… А эти – что?!

Самохвалов катнул желваками под щеками, но сдержался:

– Этот стог я специально оставил, вроде приманки. А рядом – секрет.

Полковник потряс несогласно головой:

– Дорога чья?

– Старшего лейтенанта Панкевича…

– А‑а‑а‑… малахольного этого, который баранов давит у мирных граждан… А ну‑ка, сержант, вызови‑ка его срочно!

Самохвалов вздохнул.