В ответ на мой недоуменный взгляд, он поясняет:

— Начнём с того, что Куропатки просто возжелал отдать вас под суд, но сначала его остановило ваше ранение. Потом вступился наместник Алексеев. Адмирал горой встал за вас. Ну и скажу по секрету: у вас, Николай Михайлович, нашлось много других защитников: Ванновский, комбриг и комполка. Ну и ваш покорный слуга, — лукаво подмигивает он.

Благодарно киваю в ответ, в горле слегка першит от избытка чувств. Как это здорово, когда в тебя верят!

— Так что выхода у Куропаткина не было. В итоге он сменил гнев на милость. Теперь вы официально герой, господин ротмистр. Приоткрою вам маленький секрет: ваш подвиг оценили по достоинству, вас ждёт высокая награда!

Он словно читает мои мысли:

— Конечно-конечно! Вы служите не ради чинов и наград, но согласитесь — любой поступок, тем более — поступок героический, не должен остаться незамеченным. И это будет лишь маленькая толика справедливости в отношении вас и ваших людей…

— М-м-мои л-лю-д-ди….

Николов на секунду замирает.

— Ваш лечащий врач прочитал мне целую лекцию перед тем, как разрешил навестить. Мне категорически не советовали касаться этой темы, но… Я уверен: вы обязаны знать.

— Г-говорите! — умоляюще произношу я.

— Вашего эскадрона больше нет, — решается Николов. — Нет, его не расформировали… Он погиб! Погиб, героически сражаясь с японцами. Большинство солдат и офицеров пали на поле брани. Немногочисленные выжившие лежат сейчас вместе с вами в госпитале. Нет ни одного, кого бы не зацепило пулей или осколком, причём не по одному разу.

Меня с ног до головы охватывает ледяным холодом, в глазах мутнеет. Нет ничего хуже для офицера, чем потерять своих людей, тем более сразу почти всех. И это страшная, непереносимая мука.

Рука тянется к воротнику исподней рубахи, начинает его терзать. Я покрываюсь потом, не могу дышать. Это не паническая атака, что-то другое, я знаю, но мне откровенно хреново.

— Д-душно!

— Я открою! — Николов встаёт и открывает окно.

Вместе с ним в палату врывается дыхание ветра. Мне становится чуточку легче.

Отпускаю воротник. Медленно и сосредоточенно дышу, отгоняя тоску прочь.

— Простите, что принёс вам недобрые вести, — вздыхает контрразведчик.

Он старается не смотреть мне в глаза.

— Вашей вины в этом нет! — неожиданно чисто и без запинки говорю я.

Куда только делось проклятое заикание! Неужели избавился?

Оно как будто услышало меня и тут же вернулось, когда я попытался объясниться:

— Эт-т-то пр-пр-прок-клятая в-война!

Контрразведчик понимающе вздыхает.

— Война… Будь она неладна! Но вы ведь не собираетесь сдаваться, Николай Михалович⁈ — Николов окидывает меня испытывающим взглядом.

— Я р-р-руский оф-ф-фицер! Р-руские н-н-не сдаются!

— Именно это я и хотел от вас услышать, ротмистр, — уважительно произносит контрразведчик. — Да, прежний состав вашего эскадрона погиб, вечная память героям! Но начальство приняло решение признать эксперимент удачным и продолжить его. Так что всё только начинается, Николай Михайлович. Поскорее идите на поправку и набирайте новых людей. С самого верху поступило распоряжение оказывать вам всяческое содействие.

Он вскидывает руку вверх:

— Мы ещё повоюем!

— П-повоюем! — соглашаюсь я.

Покоя мне не будет, пока не отомщу за всех и за каждого. Если б только дали добро, умчался бы прямо сейчас на фронт. И плевать, что башка гудит как чугунный колокол.

— Мне пора! — Николов пожимает мне руку и направляется к выходу.

Господи, как я ему завидую, когда он покидает палату.