[1] 'Путь длинною в 680 ри

(Мы проделали), отплыв от побережья Нагато

Уже 2 года (прошло), и когда

Мы представляем горы далекой родины

Чужое небо облачно,

А небо страны восходящего солнца ясно.

Если подумать о ее благе,

Человеческое тело эфемернее росы…'

Гвардейцы Есимиче поют известную гунка (военную песню) времен японо-китайской войны 1894–1895 года «Гэйсен».

[2] Небо сегодня ясное

(И в нем) выделяется высокая гора Фудзи.

Даже если белый снег на ее вершине растает,

Слава мужей, совершивших подвиг,

Долго не потускнеет! (яп.)

[3] Убейте их! (яп.)

[4] Сдохни, собака! (яп.)

Глава 8

Страшная боль вонзается в голову как сверло, погружается в мозг, буквально разрывает на части. И вроде бы не слабак, привык многое переносить, сжав зубы, но воля превращается в студень, рот раскрывается сам собой и издаёт долгий протяжный стон.

И вместе с ним приходит пробуждение.

Первое, что бросается в глаза — потолок… Белёный по старинке, явно метёлкой, я отчётливо вижу её следы. А вот всё остальное как будто в дыму: очертания предметов и людей плывут, невозможно сфокусироваться.

— Очнулся, голубчик! Слава тебе, господи! — бормочет кто-то рядом и сразу же громко зовёт:

— Сестричка, сюда. Больной очнулся!

Голос у него оказывается пронзительным и вызывает у меня очередной приступ. Обхватываю голову руками, давлю виски как арбуз — может так полегчает?

— Тише ты! Не видишь: мается бедолага! — до ушей доносится вкрадчивый женский шёпот.

Стоп! А ведь я уже где-то слышал её. И как будто бы при схожих обстоятельствах… Или это обман слуха?.

Сквозь пелену и туман проступает женский образ… Совсем ещё молодая, если разобраться, даже девушка — девчонка в белом одеянии… Большой крест цвета крови на белой старомодной косынке.

Не может быть! Дежавю и только!

Если мозг не играет со мной злую шутку, именно эта медсестричка была первым человеком, которого я увидел, когда оказался в другом мире. Игра судьбы да и только… Кому рассказать — не поверят.

А может ничего такого на самом деле не было, я долго лежал в отключке, слышал вокруг себя голоса и нафантазировал себе бог весть что… Всех этих демонов: крылатых, многоруких… Оборотней, вампиров… Ну и прочую нечисть, включая наших родных домовых отечественного разлива.

И если это так — то…,мне будет ужасно скучно, без моего Скоробута, без братцев Лукашиных, даже без одноглазого Лиха — Лявона Горощени будет как-то не так. Неужто это фантазии воспалённого воображения?

— Больно, родненький? — участливо спрашивает девушка, поправляя на мне казённое одеяло. — Потерпи чуток, сейчас тебе станет лучше.

Она очень мила, у неё участливое выражение лица, от всего её облика исходят уют и доброта, а в голосе звучит неподдельная нежность и забота. Девушка касается моего лба, я начинаю чувствовать приятную прохладу её ладоней, и эта прохлада волнами распространяется по всему телу, притупляя муки.

— Вы… В-вы… б-бер-региня? — вырывается у меня.

Не знаю почему, но мне с большим трудом удаётся выговорить эту фразу. Ни язык, ни губы, меня толком не слушаются.

— А вы только сейчас догадались? — усмехается она. — Конечно, я берегиня. Потому и работаю в госпитале. А ещё я очень хорошо знаю вашу невесту.

— К-к-к-какую невесту⁈ — с третьей попытки выговариваю я.

— Как какую! Вы шутите⁈ — деланно возмущается она, хотя я вижу, что на самом деле в её глазах прячутся озорные смешинки.