Могли бы и голыми руками, — улыбаюсь я.
— Не было б инструмента, можно было бы и руками, — степенно отвечает он.
Гиляровский уже в курсе, зачем я его позвал. И не скажу, что преисполнен энтузиазма.
— Николай Михалыч, а может, взять и поговорить с этим вольнопером. Предупредить, чтоб, значит, завязывал со своей агитацией…
— Полагаете, он нас послушается? — хмыкаю я.
Собеседник вздыхает.
— Не уверен. Эсеры — народ упёртый. Хоть кол на голове теши.
— Вот и я так думаю. Разговоры тут всё одно, что мёртвому припарка. Не поможет. Агитировать солдат он не перестанет, разве что будет поосторожней.
— И всё-таки… Не так уж они неправы в своих прокламациях. Много бардака творится на матушке Руси…
— А когда ж его меньше было?
— Не знаю, — пожимает плечами Гиляровский. — На моей памяти всегда хватало… Ну, так может в этом и смысл — передать власть в другие руки? Не всякие перемены ведут к плохому…
Он в какой-то мере симпатизирует революционерам, это чувствуется. Кому, как не настоящему журналисту, видны все пороки и язвы страны и общества.
— Согласен, — киваю я.
— Вот видите!
— Рано радуетесь, Владимир Алексеевич! Действительно, я за реформы. Если их не проводить, рано или поздно окажемся среди гнили и разложения. Только момент, как мне кажется, выбран не самый удачный.
— Война?
— Война, — подтверждаю я. — Любой, кто сейчас ведёт подпольную агитацию — враг и России и народа. Даже если у него самые благие намерения. Вот победим, и тогда будет видно.
— А победим? — пристально смотрит на меня Гиляровский.
В реальной истории мы проиграли. Но тут у нас появился шанс исправить ситуацию. И я буду держаться за него до конца.
— Без всяких сомнений. Россия обречена на победу!
— Мне б вашу веру, — задумчиво произносит он. — Знаете, я с самых первых дней не испытывал шапкозакидательных настроений, а дни, проведённые на фронте, только укрепили во мнении: война будет тяжёлой. Противник у нас непростой.
И, как всегда, нет надёжных союзников, мысленно добавляю про себя. Вслух это я, конечно, не озвучиваю.
Почти вся Европа сейчас злорадно наблюдает за схваткой «колосса на глиняных ногах» с молодым, натасканным на кровь, наглым хищником. Причём, нашему врагу не только симпатизируют, ему помогают.
Сто двадцать лет пройдёт, и ничего не изменится…
На месте Европы точно должен быть большой котлован. Ну, может пусть Сербия остаётся. Само собой с Косово внутри.
— Владимир Алексеевич, наша задача, на текущий момент, разоблачить тех, кто ставит армии палки в колёса. Генералы и адмиралы — не наш уровень, но вот некоторые «революционеры» нам по зубам.
— Вы правы, — соглашается Гиляровский.
Он же помогает мне раздобыть комплект гражданской одежды, включая нательное бельё. Правда, брюки сильно на вырост, а тёмный пиджачок почему-то узок в плечах, но после ряда хитрых манипуляций я начинаю походить на обычного мастерового.
В качестве обуви сапоги (само собой, не офицерские), а надвинутый по самые уши картуз меняет мою внешность до неузнаваемости.
— Хорош! — смеётся Гиляровский, когда я предстаю перед ним во всей красе.
Соня, которую тоже пришлось посвятить в наш секрет, одобрительно улыбается.
— Тебе, Николя, это даже в какой-то степени идёт.
— Молодцу всё к лицу, — хмыкаю я.
Снаружи слышится подозрительный шум. На «часах» у входа стоит верный Кузьма. Никого постороннего, включая хоть самого генерала Куропаткина, без моего приказа он сюда не впустит. |