— Может, ты кого другого расспросишь из тех, кто еще ходил на Гору, а, Огден? — сказала вдруг Сара, желая, видимо, предотвратить ссору. — Вот Силач Джон здесь. И ткачиха Марли тоже.

Огден задумчиво взглянул на нее.

— Пожалуй, в следующий раз я так и сделаю, — вежливо сказал он. — А сейчас… — он вгляделся в лица собравшихся, — поговорю-ка я с Роуэном. Ведь он у вас больше всех отличился.

Роуэн почувствовал, что у него покраснели уши. Взволнованная Аннад подтолкнула его вперед. Он понимал, что надо вставать и идти к тому человеку, что сидел сейчас у костра, но ему не хотелось. Очень-очень не хотелось.

И все-таки он поднялся и нехотя сделал несколько шагов. Все взгляды были прикованы к нему, а он видел только глаза Огдена: глубокие, темные, буквально впившиеся в него.

8. Лютики

— Ну, пастушок Роуэн, — сказал Огден и махнул смуглой худой рукой, приглашая его подойти поближе, — нам есть о чем потолковать. Сегодня я уже второй раз слышу о тебе. Мне сказали, что ты вместе с теми, кто нас встречал, побывал на Горе. Так?

Роуэн кивнул. Он вспомнил, с каким любопытством разглядывали его предвестники. Значит, они запомнили его имя и сообщили его Огдену. «Зачем? — подумал он. — Что во мне такого особенного? Ведь я самый обыкновенный».

Огден склонил голову набок.

— Ты о многом раздумываешь и многому удивляешься, правда? — начал он. — И притом гораздо чаще, чем люди твоего племени. Из-за этого тебе с ними не всегда хорошо. Тебе гораздо спокойнее рядом со своими огромными зверями. Правильно я говорю, а, пастушок?

Роуэн растерянно застыл. Неужели этот человек умеет читать мысли? Или умеет заглядывать в душу? Он в испуге осмотрелся. Где мама и Аннад? Где Силач Джон?

А они стояли и любовались фокусником-бродником, в руках которого то появлялся, то исчезал крошечный серебряный колокольчик. Руки порхали, точно две большие птицы, подбрасывали колокольчик то так, то этак, а он блестел в свете костра и то пропадал, то вновь откуда-то появлялся. Аннад смотрела на это чудо, открыв рот.

— Не бойся меня, — так же тихо и вкрадчиво сказал Огден. — Я тебе дурного не сделаю. Спрошу кое о чем, вот и все. Так, ерунда. Хочется понять, что ты за человек.

Роуэн чувствовал, что теперь у него запылали и щеки. Он выпрямился и на всякий случай приготовился к любой неожиданности. Было понятно, что этому человеку не соврешь, — вон какие у него глазищи, все видят. Вот только Роуэн не знал, как отвечать, если сказочник Огден вдруг спросит прямо, а не принес ли кто чего с Горы.

Но, к его радости и удивлению, этого не произошло. Огден расспрашивал Роуэна о матери и об отце, о букшахах и о его жизни пастуха. Закончив расспросы, Огден взял Роуэна за подбородок и пристально посмотрел ему прямо в глаза.

— Честен и прям, — сказал он наконец и опустил руку. Еще раз взглянув на озадаченного Роуэна, он слегка улыбнулся. — Закончилось твое испытание, пастушок, — объявил он. — Иди себе с миром.

Роуэн пригнул голову и быстро отступил в темноту. Когда он набрался храбрости и все-таки посмотрел на Огдена, то увидел, что тот заложил руки за голову и сидит, внимательно глядя в усыпанное звездами небо. Брови его сурово сдвинулись, словно тяжкая забота вдруг опустилась на его плечи.

Роуэн припустил что было сил.

Вскоре Роуэн, Аннад, Джиллер и Силач Джон отправились домой. Было уже поздно, и Аннад ужасно хотелось спать. Но она без умолку болтала о том, что рассказал Аллун, — ее распирало от гордости за брата.