— Фиг тебе! — отрезала Тамира. — Никогда! Ни за какие деньги!

— Ну, заплачу за моральный ущерб, так сказать?

— Конечно, заплатишь! — усмехнулась Тамира. — Но не деньгами! Кстати, извинись перед человеком!

— Я перед ним еще извиняться должен? Между прочим, это он мне по морде своими музыкальными граблями съездил!

— Извинись!

— Ладно, — скривился Кабанов. — Ты это, пианист… не бери в голову. Понимаешь, она кого хочешь доведет. Баба такая, с вывертом! Устал я от ее капризов! Иногда, кажется, так бы и прибил! Но почему-то терплю! А скажи, пианист, Тамарка красивая?

— Очень красивая, — кивнул Дымов.

— То-то! Я привык к тому, что у меня все лучшее! Машина, женщины! А про эту, знаешь, как получилось? — Кабанова неожиданно потянуло на откровенность. — Ехал я, значит, как-то на машине вдоль набережной. Смотрю, стоит на мосту девица, эффектно так стоит. Платье желтое, волосы рыжие по ветру развеваются… Красивая, ну да не в этом дело, у меня и получше были, но есть в ней что-то такое, необычное…

— Есть, — согласился Дымов.

— Короче, подрулил к ней. Отвез в ресторан, поужинали. А она мне историю рассказала, мол, хахаль ее в карты проиграл и идти ей теперь некуда. Вот я и решил помочь девушке. А потом, веришь, нет, так к этой суке привязался! Баловать стал! Деньги на нее тратить немерено — еда, шмотки, квартиру ей снял вот эту, за очень приличные бабки!

— Мою квартиру! — ввернул Дымов.

— Все у нее есть, живи и радуйся! А ей, дуре, все чего-то не хватает! А чего, понять не могу.

Тамира молча слушала откровения любовника, но тут вступила в разговор, обратившись к Дымову:

— Скажите, а вот вы, например, понимаете, что мне нужно?

Дымов усмехнулся (необычная девушка, она, кажется, и сама себя не понимает) и промолчал.

— Баб вообще не поймешь! — убежденно сказал Кабанов. — Что там у них в башке — одному черту известно! А у этой особенно! Но веришь, пианист, мне ни с кем не было, как с ней! Я даже привык к ее причудам! А самое странное, знаешь что?

Дымов пожал плечами, нет, мол, не знаю, ни что в этой девушке «самое странное», ни почему ее любовника вдруг пробило на откровенность. Не иначе у него в голове после удара бутылкой что-то сместилось…

— А самое странное то, что ей как будто на самом деле деньги не очень нужны… Ну, то есть ей от моих бабок не плохо, конечно, — шмотки, то-се, но дело не в них… Я это не сразу понял, а когда понял — сильно удивился… Понимаешь, она такая дура, что ежели влюбится, то и за нищего пойдет! И когда я это узнал, то еще больше к ней привык!

— Кажется, это называется любовью! — усмехнулся Дымов.

— Да? — удивился Кабанов. — Ну не знаю. Любовь-морковь, сентиментальщина… Это все не для меня.

— Конечно, не для тебя! — фыркнула Тамира. — А вот скажите, Дымов, вы лично в любовь верите?

— Что-то я не пойму, — нахмурился Кабанов. — Чего это ты у пианиста все время его мнение спрашиваешь? Ты что, Томка, к нему клеишься, что ли?

— А тебе-то что?

— У него, между прочим, жена есть!

— У тебя тоже есть! — отрезала Тамира.

— Брось, Томка, ты же знаешь, что с женой так… Привычка! Слышь, пианист, а чего твоя жена не едет?

Дымов взглянул на часы.