|
Обычная, в общем, семья. Ну со своими, конечно, тараканами: папа — супер-пупер музыкант, и мама старше папы на пятнадцать лет, но дело-то не в этом. Жили ведь, любили друг друга, по крайней мере, друг о друге заботились. И вот на тебе: нарисовалась другая женщина — ничего особенного … Нет, если бы это была Клеопатра или там богиня Гера, я бы могла понять, но это была обычная женщина, какая-то там тетя-массажист, блондиночка с длинным лицом, короче говоря, псевдороковая женщина. Что и обидно. И эта тетя-массажист увела пианиста, как телка, в свое стойло. Как-то странно даже: культурный мужчина, так одарен в музыке, а в женщинах совсем не разбирается.
— Лера, перестань! — Ева прикрикнула, что случалось отнюдь не часто. — Нет у нас права судить и навешивать ярлыки! Откуда тебе знать о том, что она за женщина! — От верблюда! Мне достаточно было видеть, как она поступила с папашей при разводе! Ведь он все отдал этой твари, а мы? Ева покачала головой (мол, не о том ты, дочь, думаешь, отдал и отдал), а вслух произнесла: — Тебе ли жаловаться? Он для нас никогда денег не жалел. И квартиру купил, и машину тебе подарил, на что обижаться? — Откупился, можно сказать! — Ну зачем же так? Почему не посмотреть на это с иной точки зрения? Искренне заботится о тебе, любит. — Вот твоя «искренняя точка зрения» и довела тебя до… — Лера запнулась. — До чего? — спокойно спросила Ева. — До того, что встречаешь Новый год в одиночестве! До того, что смотришь, как собака, на телефон — вдруг он позвонит, вспомнит про тебя и, может быть, даже позовет! А я не могу понять, почему ты ему все простила, почему ты его ждешь? Что он тебе хорошего-то сделал? Ева усмехнулась: — Да у меня все, что было и есть хорошего, связано с ним. Например, ты! — Тоже мне подвиг! Ребенка тебе любой мог заделать! — Мог, — кивнула Ева. — Но мне хотелось, чтобы заделал не любой. А умный, тонкий, редкий… В идеале гениальный. Как Дымов. Потому и получился лучший в мире ребенок. — И что в итоге? В сухом остатке? Новый год в одиночестве? Сидишь тут одна под елкой? А твой гениальный отец твоего лучшего в мире ребенка там где-то, неизвестно с кем… Ева сама не заметила, как сорвалась на крик. — Ну и что? Мне не повезло? Да, может быть, хотя это спорный вопрос. В любом случае, это не повод создавать вокруг моих проблем целую философию, основанную на корысти и голом расчете! Все эти твои ужасные, невыносимо пошлые рассуждения о том, что надо суметь продаться подороже, и прочая гадость! Я не хочу быть примером в твоей коллекции доказательств! Считаешь меня несчастной неудачницей? Так стань счастливой! И за меня тоже! А что я жду его звонка… Да, жду, ты права. Этого мне никто запретить не может. Даже я сама себе не могу запретить! — Успокойся, ему не до тебя! Это жестоко, но кто тебе еще скажет правду? Он сейчас с какой-нибудь пассией к Новому году готовится… Ева сникла, как от удара, и Лера задохнулась от боли — ей стало безумно жаль мать. Сколько себя помнит, она всегда переживала за Еву; еще подростком девочка поняла, что во многих житейских вопросах она куда практичнее своей Евы и вообще имеет больший запас прочности. Ева у нее очень хрупкая и ранимая, вечно витает где-то в облаках, и Лере хотелось защитить мать от этого мира. Еще в детстве она с болью замечала, как на Еве все ездят. То знакомая позвонит, попросит с больным ребенком посидеть, пока та сходит в театр, то какая-нибудь очередная тетка займет полтинник и не отдаст, то на рынке обязательно самые гнилые фрукты подсунут. А Ева то ли гордая, то ли не понимает ничего, берет! Лера все видит, все понимает, сочувствует матери и любит ее такой, какая она есть. |
