В жилище вернулась Хуш, но Наталья Леонидовна почти не обратила на нее внимания. Она холодно размышляла: «Похоже, это домашний арест. Но это не самое страшное. У меня будет время собрать нужные вещи, тщательно подготовить побег, а главное — выбрать куда бежать. Конечно, теоретически сбежать от этих тупых дикарей можно и сейчас, но пока не пойму, куда именно бежать, лучше остаться на месте. Тут, как минимум, безопасно».
— Хуш, расскажи, что ты знаешь о моем женихе.
Хуш вздрогнула от неожиданности и резкого вопроса, но послушно подошла к Наталье и несколько недоуменно пожав плечами, сказала:
— Сунехе, что я могу знать о таком большом человеке? Только то, о чем болтают женщины у костра.
— Говори!
— Он из очень богатой семьи, его отец тоже служил рингану. Потом он умер, а место передал сыну. У него четыре дочери от первой жены — он уже выдал их замуж. Его вторая жена умерла родами.
Хуш задумалась, недоуменно развела руками:
— Больше ничего, сунехи. Говорят, он очень богат, — поспешно добавила она, — ты будешь жить в столице, в настоящем дворце с большими стеклами, и ни в чем не будешь знать нужды, моя сунехи. Ты никогда не будешь голодать и твои ручки не будут знать грязной работы.
— Потуши огонь, Хуш. Я хочу спать.
Благодарить служанку Наталье Леонидовне даже не пришло в голову. Предистерическое состояние, которое накрыло ее при виде двух лун, перешло в резкую злость на этот нелепый, дурацкий мир, на эту уродскую вонючую юрту и почти всех окружающих людей, которым совершенно невозможно было объяснить, что ей, Наталье Леонидовне Шахновской нафиг не сдались брак с богатым стариком, сытная еда и смерть от ранних родов.
Повернувшись спиной к Хуш и всему миру, Наталья хладнокровно обдумывала, что именно из золота нужно взять с собой при побеге, у кого из местных можно выяснить хоть какие-то географические подробности этого мира. Не стоит ли прикупить раба для охраны.
То, что она сбежит от мужа не вызывало у Натальи даже тени сомнения.
Глава 5
Дни тянулись чудовищно долго. Заняться было нечем. Наталья бесилась.
Еду теперь приносили совершенно другую — очень жирное, слабо прожаренное мясо, безвкусный творог и кисловатый жирный сыр, и странное на вкус молоко, к которому она постепенно привыкала. Больше не давали воды и травяных отваров, зато каждый день приносили истошно-сладкое медовое питье.
С утра приходила служанка Ай-Жамы, приносила в глиняной плошке скисшее молоко, смачивала тряпку, и слегка отжав, накладывала на лицо Натальи Леонидовны своеобразную маску, а на обе руки до локтя делала такое же обертывание.
Лежать приходилось смирно. Однажды, еще в самом начале Наталья Леонидовна нахамила служанке и пообещала пожаловаться отцу, но та, часто и вроде бы испуганно кланяясь, уговорила ее лечь, пригрозив пригласить в шатер старшую жену. А потом ляпнула ей на лицо плохо отжатую тряпку, и, бесясь и психуя, Наталья вынуждена была вскочить, потому что ручейки вонючего, прокисшего молока побежали по шее, затекли в уши и в волосы.
На крики в шатер зашла Ай-Жама и холодно пригрозила позвать отца — пришлось смириться. Однако, лежать с мерзко пахнущей тряпкой на лице было не самым сложным. Гораздо сложнее было целый день сидеть и ничего не делать — это совершенно высасывало из Натальи силы и сушило ей мозги. Лучшим временем за весь день были походы в туалет. Но даже в это время Хуш несла над ней что-то вроде плетеного балдахина, не давая коснуться ее лица ни одному солнечному лучу.
Кроме Хуш, её в туалет сопровождали еще и рабы — два молчаливых мужика, целыми днями сидящие у входа в юрту.
Первое время Наталья Леонидовна думала, что молчаливость — это врожденное свойство их характера, пока однажды, вовремя выслав Хуш за едой, не попыталась задать тому, что постарше, какой-то незначительный вопрос. |