За ужином, сидя за одним столом с другими обитателям Фермы, Хамид встретился глазами со старым Паском, который спросил у него своим рокочущим басом:

— Доктор-дем, он превращается?

— Да, — сказал Хамид.

— Значит, ты даешь ему воды?

— Да.

— Ты обязательно должен давать ему воду, дем, — настойчиво повторил старый шорник. — Она не понимает. Она не такая, как он. И не может знать, что ему нужно.

— Но она носит его семя, — сказал Хамид и с какой-то неожиданно яростной улыбкой посмотрел старику прямо в глаза.

Но Паск в ответ не улыбнулся, не сделал ни единого жеста, и его застывшее лицо осталось совершенно бесстрастным. Он лишь промолвил:

— Верно. Девочка-то у них другая, но второй ребенок может оказаться и из старших. — И он равнодушно отвернулся от Хамида.

Утром, отослав Макали на прогулку, Хамид принялся изучать ноги Фарре. Похоже, голени еще больше вытянулись, стараясь достать до воды, а ступни теперь оказались полностью погружены в воду, кожа на подошвах стала гораздо мягче, а длинные коричневые пальцы тоже немного удлинились и как бы раздвинулись в стороны. Да и руки Фарре, по-прежнему лежавшие неподвижно вдоль тела, тоже, казалось, стали длиннее, а пальцы, скрюченные, точно артритом, но все же сильные, странным образом растопырились.

Макали вернулась, раскрасневшаяся и даже чуть вспотевшая после утренней прогулки под жарким летним солнцем. Ее жизненная сила и одновременно уязвимость казались Хамиду бесконечно трогательными, особенно после того, как он столь долго созерцал медлительный, неумолимый уход ее мужа, его физическое ожесточение, отвердение.

— Макали-дема, — сказал он ей, — нет никакой необходимости сидеть возле него целыми днями. Единственное, что еще можно для него сделать, это следить, чтобы таз у него под ногами всегда был полон воды.

— Значит, ему безразлично то, что я сижу с ним рядом, — сказала она, и это прозвучало отнюдь не как вопрос.

— Я думаю, да. Теперь уже безразлично.

Она кивнула.

Ее сдержанность тронула его, и он, страстно желая ей помочь, спросил:

— Дема, скажи, а он… или хоть кто-нибудь когда-либо говорил тебе о том, как… ну, если такому суждено случиться… Возможно, есть какие-то способы, с помощью которых мы можем облегчить это… превращение, или такие средства, которые традиционно применяются… ну, я ведь в этом совсем не разбираюсь. Нет ли здесь людей, у кого можно было бы об этом спросить? Может быть, у Паска и Диади?

— О, уж они-то будут знать, как поступить, когда придет время, — сказала она с легким раздражением в голосе. — И позаботятся о том, чтобы все было сделано правильно. Как полагается, по-старому. Так что ты можешь на этот счет не беспокоиться. В конце концов, врачу ведь не обязательно хоронить своего пациента. Пусть этим занимаются могильщики.

— Он еще не умер.

— Нет, пока не умер. Он всего лишь слеп, глух, нем и не знает, нахожусь ли я с ним рядом или за сотни миль от него. — Она вскинула на Хамида глаза, и под ее взглядом он отчего-то вдруг почувствовал смущение. — А интересно, — вдруг спросила она, — если мне придет в голову вонзить ему в руку нож, он это почувствует?

Хамид решил сделать вид, что воспринимает ее вопрос как простое проявление любопытства.

— Реакция на любой раздражитель у него постоянно слабеет, — сказал он, — а в последние несколько Дней ее и вовсе почти нет. Во всяком случае, на те раздражители, какие применял я. — Он изо всех сил ущипнул Фарре за кожу на запястье, хотя сделать это теперь стало нелегко: кожа умирающего становилась все более сухой и жесткой.