А если прибавить сюда палубных пассажиров и родственников, то их могло быть и все сто, так?
С.: Да.
О.: Гм, а тот мужчина с мопедом где сошел?
С.: Послушайте, да как же я могу это точно знать? Я вообще его не видел, так откуда мне знать, где он сошел? Многие пассажиры спешили на поезд или самолет и сошли сразу же в три часа ночи, когда мы пришли в Гётеборг. Остальные спали и сошли на берег до полудня.
О.: Где села на судно ваша жена?
С.: В Мутале. Мы ведь здесь живем.
О.: В Мутале? Поздно ночью?
С.: Нет, пятью днями раньше, когда мы возвращались в Стокгольм. А сошла, когда мы возвращались вторично, восьмого июля в шестнадцать ноль ноль. Понятно?
О.: О чем вы думаете, когда вспоминаете, что случилось во время этого рейса?
С.: Я не верю, что так могло произойти.
О.: Почему?
С.: Ведь кто‑то должен был заметить. Извините, но человек на таком суденышке, тридцать метров на пять. А каюта, как мышеловка.
О.: Вступали ли вы в какой‑нибудь контакт, кроме чисто служебного, с кем‑либо из пассажиров?
С.: Ага. Со своей женой.
Мартин Бек вынул из кармана три фотографии. Две были отпечатаны с кадров кинофильма, третья представляла собой увеличенный любительский снимок из бандероли Кафки. На них запечатлелся высокий мужчина в твидовом пиджаке и кепочке; они были очень плохого качества.
Сотни полицейских в Стокгольме, Гётеборге, Сёдерчёпинге и Линчёпинге уже имели при себе экземпляры этих трех фотографий. Кроме того, фотографии находились в кабинетах всех окружных начальников и в большинстве полицейских участков от Каресуандо на севере до Смюге на южном полуострове Сконе. И во многих городах за границей.
Они действительно были очень плохие, но тот, кто был знаком с мужчиной, сразу же опознал бы его. Возможно.
На последнем совещании Хаммар заявил:
– Мне кажется, он похож на Меландера.
Кроме того, он сказал:
– Это уже не имеет ничего общего с полицейским следованием, а скорее смахивает на конкурс для любителей загадочных картинок. Что‑нибудь говорит о том, он швед?
– Мопед.
– Мы ведь не знаем даже, принадлежал ли мопед ему.
– Нет.
– И это все.
– Да.
Мартин Бек положил фотографии в карман. Он снова взял протокол допроса, который проводил Ольберг, быстро скользнул по нему взглядом и нашел то, что искал:
С.: Конечно, они могут питаться как и все остальные, если захотят. Обычно после двух смен в столовой устраивают еще одну…
Он порылся в бумагах и нашел список экипажей экскурсионных судов за последние пять лет. Прочел список, взял карандаш и поставил крестик возле одной из фамилий. Там было написано:
«Изаксон Гёта, официантка, адрес: Полхемсгатан,7, Стокгольм. С 15 сентября 1964 года работает в ресторане „СХТ“. „Диана“ 1959–1961, „Юнона“ 1962, „Диана“ 1963, „Юнона“ 1964».
Рядом с фамилией не было никакой пометки, говорящей о том, что Колльберг или Меландер ее допросили.
Все номера службы вызова такси были заняты, он надел шляпу и плащ, поднял воротник и по размокшему снегу направился к станции метро.
Метрдотель в ресторане «СХТ» был хмур и замкнут, но подвел его к одному из столиков, которые обслуживала фрекен Гёта, рядом с кухонными дверями. Мартин Бек сел на стул под стенкой и взял меню. Изучив его, он принялся рассматривать зал.
Большинство столиков были заняты; почти ни одной женщины. За несколькими столиками сидели одинокие мужчины в возрасте за пятьдесят. По тому, как они доверительно разговаривали с официантками, чувствовалось, что это постоянные посетители.
Мартин Бек наблюдал, как официантки носятся на кухню и обратно. Он пытался угадать, кто из них фрекен Гёта, и прошло почти двадцать минут до того, как он об этом узнал. |