|
В конце концов, мы ведь находились во Франции. Если забыть о том, что мы сидели за крепкими засовами, а Бонапарт и Силано, похоже, вознамерились завладеть миром, то я мог бы вполне насладиться подобным отдыхом. Ничто так не помогает оценить достоинства спокойного дневного сна, как бесконечные поиски сокровищ, древних легенд и военные сражения. Но Книга Тота продолжала волновать наши умы, а словоохотливый Бонифаций с удовольствием делился с нами рассказами о многочисленных махинациях и кознях, связанных с ведущимися войнами или городскими беспорядками. Интриги и заговоры пеклись как блины, каждая политическая клика искала надежную «шпагу» для обеспечения военной мощи, необходимой для правительственного переворота. Состав пятерки директоров исполнительной Директории постоянно обновлялся по решению двух законодательных палат. Совет старейшин и Совет пятисот превратились в сборища охрипших и напыщенных спорщиков, облаченных в римские мантии, но бесстыдно бравших взятки и державших наготове оркестр для прославления их законодательных проектов в патриотических песнях. Экономика пребывала в разрухе, армия нищенствовала, не получая содержания, половину западной Франции охватили мятежи, подпитываемые британским золотом, а большинство генералов косило одним глазом на поле боя, а другим — на политическую ситуацию в Париже. — Нам нужен сильный лидер, — заявил наш тюремщик. — Всех уже тошнит от демократии. Вам повезло, Гейдж, что вы сидите здесь, отгороженные от всей этой ужасной неразберихи. Выходя в город, я никогда не чувствую себя в безопасности. — Сочувствую. — Однако люди не хотят диктатора. Мало кому хочется и возвращения короля. Мы должны сохранить республику, но можно ли вообще удержать в узде наших норовистых законодателей? Это все равно что пытаться управлять парижскими уличными котами. Нам необходима мудрость Соломона. — Да уж, не помешала бы. Мы ужинали в моей камере. Точно так же Бонифаций вел себя прежде и со Смитом, скучая без приятельских разговоров. Его общество, по-видимому, составляло часть нашей пытки, но я проникся к нему своеобразной симпатией. Он проявлял к заключенным больше терпимости, чем хозяева порой проявляют к гостям, и относился к нам с большой заботой. Его доброжелательность только усиливалась благодаря неизменно очаровательной внешности Астизы и тому, что сам я, безусловно, был на редкость приятным собеседником. — Бонапарт желает стать новым Джорджем Вашингтоном, вынужденным принять на себя управление страной, — кивнув головой, заметил наш сотрапезник, — но ему не хватает основательности и сдержанности. Да, я много читал про Вашингтона, и его стоическая умеренность делает честь вашей молодой нации. А этот корсиканец прибыл сюда, рассчитывая, что волна восторженной массовой популярности вознесет его прямо в Директорию, но там ему оказали холодный прием. Чего ради он самовольно вернулся из Египта? Вы читали «Вестник»? — Если вы помните, месье Бонифаций, мы никуда не выходим из этой башни, — мягко сказала Астиза. — Ну да, конечно. Ох, как же смело эта газета осудила Египетскую кампанию! Сделала ее предметом насмешек! Неуправляемая армия! Бесполезная гибель солдат при осаде Акры! Причем унижению Бонапарта способствовал мой недавний подопечный, Сидней Смит. Наши газеты ведь являются рупором законодательной власти, как вы понимаете. И она обвиняет Наполеона в куче смертных грехов. Тальма говорил мне, что враждебной прессы Бонапарт боялся больше, чем штыков. Но никто не знал, что у Бонапарта теперь имелась книга, а Силано вновь располагал всем необходимым для ее прочтения. |
