|
— Да что вы, у меня и в мыслях нет ничего подобного. Хотя подобные мысли у меня имелись, по крайней мере возникла надежда, что поиски ковчега могут привести меня к книге или, в сущности, он-то мне и нужен. Ведь «ковчег» означает «ларец», а ковчег Завета, предположительно, представлял собой некий сундук, сделанный из акации и обложенный золотом, в нем бежавшие из египетского плена евреи хранили священные скрижали с Десятью заповедями. Считалось, что он обладал магическими силами и защищал их от врагов. Естественно, я задумался, не хранилась ли там заодно и Книга Тота, поскольку Астиза полагала, что Моисей забрал ее с собой. Но пока я не стал рассказывать о своих подозрениях. — Тогда ладно. Но вам понадобится уйма времени, чтобы раскопать иерусалимские подземелья, и я подозреваю, что труды ваши будут тщетными. Ползайте по этим норам, если хотите, но найдете вы там только керамические черепки да прогнившие кости. Мириам вела себя сдержанно, но постепенно я понял, что за ее молчаливостью скрывались острый ум и глубокий интерес к истории. Насколько она и Астиза различались по характеру, настолько же походили они друг на друга по умонастроению. Первые дни моего пребывания в их доме она готовила и подавала нам еду, но сама ела отдельно. Так продолжалось до тех пор, пока я, поработав какое-то время в кузнице с Иерихоном, не завоевал малую толику доверия, а вскоре мне удалось доказать им и свое приличное воспитание, что позволило ей присоединиться к нам за столом. Мне ее нерасположенность к общению показалась странной, в конце концов, мы же не мусульмане, чтобы изолировать друг от друга мужчин и женщин. Сначала она говорила только самое необходимое — в этом она также отличалась от Астизы, — а нужда что-то сказать у нее возникала редко. По моим представлениям, природа наделила ее подлинной красотой — при виде таких красавиц мне обычно вспоминается клубника со сливками, — но лишь за столом она нехотя снимала с головы накидку. Тогда волосы ее струились таким же, как у Астизы, водопадом, только не черным, а золотистым, и трудно было отвести глаза от ее лебединой шеи и прекрасного лица. Я продолжал гордиться своим целомудренным поведением (поскольку попытки найти амурное приключение в Иерусалиме сравнимы с поисками девственницы на диване парижского распутника, я старался найти моральное удовлетворение в моей вынужденной добродетельности), но меня поразило то, что красота Мириам, похоже, не потрясла еще никого из соседских парней. По вечерам девушка тщательно мылась в деревянной лохани, и я, слыша плеск воды, невольно представлял себе ее груди и живот, округлости бедер и стройные длинные ноги, образы которых виделись моему взбудораженному воображению в мыльных ручейках, низвергающихся по совершенным очертаниям ее бедер, коленок и лодыжек. И тогда, издав тихий вздох, я старался переключиться на мысли об электричестве и в итоге сжимал кулаки, пытаясь собрать туда всю свою волю. За ужином Мириам с удовольствием прислушивалась к нашим разговорам, оживленно поблескивая очаровательными глазками. Брату и сестре удалось повидать мир, и поэтому они с радостью слушали мои истории о жизни в Париже, детстве и отрочестве в Америке, о ранних торговых походах за мехами с охотничьей партией на Великие озера, о путешествиях по Миссисипи к Новому Орлеану и на Карибские сахарные острова. Их также заинтересовала экспедиция в Египет. Я не стал посвящать их в тайны Великой пирамиды, но описал Нил и живописную красоту его берегов, прошлогоднее морское сражение и храм в Дендере, в котором побывал, углубившись в южные края. Иерихон много рассказывал мне о Палестине и странствиях Иисуса по Галилее, а также о христианских святынях, сохранившихся на Масличной горе. Постепенно поборов нерешительность, Мириам начала принимать участие в наших разговорах, и ее замечания показывали, что она знала об истории Иерусалима гораздо больше, чем я мог себе вообразить, — более того, гораздо больше своего брата. |
