Смерть Хаттона стала тяжелой утратой не только для меня, но и для всей Англии. Этот вельможа был красив и любил блистать на балах, поэтому многие считали его вертопрахом, однако Хаттон обладал многими талантами. Еще в бытность вице-камергером он устраивал пышные церемонии и незабываемые празднества. Некоторые считали, что на большее он не способен, но я разглядела в нем задатки государственного деятеля, и со временем Хаттон стал лордом-канцлером королевства. Как и я, он отлично понимал, что главную опасность для страны представляют религиозные конфликты, неминуемо приводящие к гражданской войне. Достаточно взглянуть на то, что происходило в те годы во Франции. Нам приходилось лавировать между пуританами и папистами, и я сама не знаю, какая из этих партий вызывала у меня большее отвращение. Хаттон всегда говорил, что религия — дело личное, и воевать по этому поводу бессмысленно. Кое-кто даже подозревал лорда-канцлера в тайной приверженности католицизму, но я знала, что это неправда. Просто Хаттон, как и его королева, отстаивал принцип веротерпимости.

А каким блестящим он был оратором! Конечно, Хаттон был небескорыстен, обожал награды, но таковы все люди. Помню, как настойчиво добивался он права на владение лондонским поместьем элайского епископа, одним из богатейших в королевстве. В конце концов я сделала своему Баранчику этот подарок — ведь должен же он был где-то принимать гостей и, разумеется, свою королеву.

Мне было приятно, что это владение — дворец, церковь, виноградники, пашни — досталось Хаттону, моему доброму слуге и многолетнему воздыхателю. Особенно любила я его за то, что он так и не женился. Хаттон всегда говорил, что любит лишь одну женщину — свою королеву. Можно ли требовать от мужчины более красноречивого доказательства постоянства?

Итак, я понесла еще одну невосполнимую утрату.

Мне стало совсем грустно, и я позволила Эссексу вернуться ко двору.

За это время у него родился сын, мальчик, и мне было приятно, что ребенка нарекли Робертом.

У нас с Эссексом все пошло по-старому. По утрам мы играли в шахматы и карты. Однако принимать при дворе новоиспеченную леди Эссекс я не желала, и Фрэнсис осталась жить со своей овдовевшей матерью, как это было до ее замужества.

Меня радовало, что народ по-прежнему с любовью относился к своей стареющей королеве. У меня начали выпадать зубы, кожа покрылась морщинами, хоть и сохранила прежнюю белизну — уходу за кожей я всегда уделяла особое внимание. Волосы мои поредели, приходилось прибегать к помощи шиньонов и париков. Однако всякий раз, когда я являлась народу, меня приветствовали шумными приветственными криками. Победа над испанцами укрепила дух англичан, но дело было не только в этом. Другим монархам тоже случалось одерживать виктории, однако никому из них еще не удавалось заслужить столь восторженное поклонение подданных.

А все дело в том, что с самого восшествия на престол я ни на минуту не позволяла себе забыть о важности народной поддержки. В кругу придворных дам я нередко вела себя как настоящая мегера, мои фрейлины привыкли и к пощечинам, и к щипкам, я не считала нужным сдерживать раздражение, а разозлившись, не стесняла себя в выражениях. Так же вела я себя и на заседаниях Совета. Приближенные привыкли к вспышкам моей ярости. Однако я никогда не позволяла себе распускаться в присутствии простонародья. Иногда мне приносили преглупейшие петиции, кое-кто даже позволял себе высказывать критические замечания в мой адрес, но я держала себя в руках, изображая великодушие и терпение. Во все времена я играла роль милостивой монархини, и эта личина помогла мне сохранить народную любовь.

Вот почему корона сидит на моей голове так прочно.