С какой стати я должна с ней встречаться?

— В галерее много народу? — спросила я.

Одна из фрейлин ответила, что не больше и не меньше, чем обычно.

Я зевнула. Пора идти. Еще несколько минут, и я лицом к лицу столкнусь со злейшей врагиней.

Меня вынудили пойти на это. Кто дал Эссексу право помыкать мной? Слишком уж я к нему снисходительна, вот он и зазнался. Весь раздулся от чванства. Надо преподать ему урок.

— Пожалуй, не пойду сегодня в аудиенц-залу, — сказала я вслух. — Скажите, чтобы меня не ждали.

Фрейлины изрядно удивились, но приказание было немедленно выполнено.

Толпа, собравшаяся в Королевской галерее (где-то там была и Леттис Ноуллз) разбрелась.

Я громко расхохоталась. Теперь Эссекс и его мамаша будут знать, как помыкать королевой. Леттис должна уяснить, что я не желаю ее видеть.

Когда Эссекс узнал о случившемся, он сразу же примчался во дворец. Вид у него был бледный и изможденный, однако гнев оказался сильнее болезни.

— Вы мне обещали! — закричал Эссекс. — А сами… нарушили слово!

— Милорд Эссекс, — резко заметила я, — не забывайте, с кем вы разговариваете.

— С той, которой нет до меня ни малейшего дела! Иначе вы не стали бы отказывать мне в такой малости!

— Да вы просто неблагодарный негодяй! Вы осыпаны моими милостями с головы до ног!

— Я хочу этого… ради моей матери. Будьте к ней милосердны, позвольте ей являться ко двору. Я же просил вас, и вы обещали поговорить с ней!

— Я сказала, что буду, как обычно, проходить по галерее и, возможно, перемолвлюсь парой слов с теми, кто меня заинтересует. Именно так я всегда и поступаю. Однако по галерее я сегодня не прогуливаюсь.

— Потому что знали — она ждет вас там!

— Осторожней, Эссекс! Вы несносны. Оставьте меня.

Он ринулся к выходу, выкрикивая на ходу, что не желает находиться там, где ему не рады, что для мерзавца Рэли я ничего не жалею, а ему, Эссексу, отказываю в сущей безделице.

Я не стала на него сердиться. У бедняги лихорадка, он перевозбудился, пусть полежит в постели, придет в себя. Как же он безрассуден, как горяч, вечно сначала говорит, а потом уж думает.

Мне донесли, что Эссекс разболелся еще пуще. Я почувствовала, что меня терзает совесть. Отправилась к нему, убедилась, что болезнь — не выдумка, на сей раз мальчик не прикидывался. Я ужасно перепугалась, что лишусь его, как лишилась Уолсингэма, Хаттона и моего дорогого Роберта.

Поддавшись порыву, пообещала, что так и быть, приму его мать — с глазу на глаз, без свидетелей.

Мое обещание подействовало на больного поистине чудодейственным образом. Он принялся осыпать мои руки страстными поцелуями, говорил, что я добрейшая и прекраснейшая госпожа на всем белом свете, что он любит меня так, как никого никогда не любил. Ради меня готов пожертвовать жизнью — хоть сейчас, сию же минуту. Это доставило бы ему величайшее наслаждение.

Я была тронута, сказала, что величайшее наслаждение он доставит мне своим выздоровлением.

Теперь нужно было готовиться к встрече с Леттис, и неожиданно я поняла, что ожидаю этого свидания с чувством, не лишенным приятности. Интересно будет взглянуть, как обошлось с ней неумолимое время. Мне уже за шестьдесят, значит, и ей перевалило за полвека. Она всегда была писаной красавицей и наверняка позаботилась о том, чтобы сохранить внешность.