|
Она много болела, в ее жизни всегда ощущался недостаток любви и искренней привязанности. Единственным человеком, которого Мэри любила, была ее мать. Как многие замкнутые и суровые люди, Мэри жаждала любви куда острее, чем это могло показаться, и, еще не встретившись с Филиппом, готова была боготворить его. Я же в подобных чувствах не нуждалась, возлюбленным обзаводиться не хотела, ведь рано или поздно он подчинил бы меня своей воле. Нет, я понимала любовь совсем не так, как Мэри. При одном упоминании о Филиппе ее глаза вспыхивали огнем, голос дрожал, а щеки заливал румянец. Можно было не сомневаться, что Филипп, ступив на английскую землю, одержит легкую победу над своей невестой. Королева будет покорна ему во всем, а Испанец превратится в самодержавного властителя. Однако англичане ни за что не согласятся жить под чужеземным ярмом. Если свободу им не даст королева, они обратятся ко мне. От этой мысли меня бросало то в жар, то в холод.
Я твердо решила, что никогда больше не стану посещать мессу, чего бы мне это ни стоило. Королева, судя по всему, успокоилась, покарав Нортумберленда. Эта казнь была справедливой и недовольства в народе не вызвала. В конце концов, герцог сам затеял заговор и попытался нарушить порядок престолонаследования. Прочих своих противников Мэри на эшафот не отправила. Правда, мужчины рода Дадли по-прежнему сидели в Тауэре, приговоренные к смерти, но ни один из них не лишился головы, даже Гилфорд. Мэри хотела на самом деле от жизни немногого: чтобы был покой, чтобы ее мужем стал Филипп и еще чтобы у нее родился наследник. Однако помимо этих вполне естественных желаний в ее душе горел пламень религиозного фанатизма. Англичане законопослушны и покорны, но лишь до тех пор, пока не затронуты их коренные интересы. Простолюдины могут показаться ленивыми и покладистыми, но если довести их до крайней степени ожесточения, они превратятся в силу, которая сметает все на своем пути. Когда распространилась весть о предстоящем замужестве королевы, люди стали роптать, и недовольные все чаще и чаще обращали взоры в мою сторону. Истинным виновником мятежа Томаса Уайета должен считаться Эдуард Куртенэ, ведь именно с него все и началось. Неудивительно, что наследник Плантагенетов, освобожденный из Тауэра королевой и ставший ее фаворитом, отнесся к предстоящему замужеству Мэри с негодованием. План заговорщиков был таков: королеву Мэри свергнуть, на престол возвести меня и Эдуарда, и тогда Англия останется протестантской страной, а проклятым испанцам вход сюда будет заказан. Сэр Томас Уайет возглавил восстание, из-за которого я чуть не лишилась головы. Он был сыном знаменитого Томаса Уайета, соратника моего отца и безуспешного воздыхателя моей матери. В юности Уайет-младший отличался буйным нравом, но на войне проявил себя самым лучшим образом. Когда Нортумберленд выступил против принцессы Мэри и попытался возвести Джейн Грей на престол, Томас Уайет поддержал законную наследницу. Однако становиться подданным Филиппа Испанского Уайет не желал. Тем не менее он вряд ли приступил бы к активным действиям, если бы не Эдуард Куртенэ. Отпрыск Плантагенетов сам обратился к Уайету за помощью и предложил объединить усилия, дабы разрушить замыслы королевы и испанцев. Уайет был доблестным воякой, но здравомыслием не отличался. Вместо того чтобы как следует взвесить шансы на успех, он сразу же объявил, что присоединяется к Эдуарду. Более того, пообещал, что сможет поднять все графство Кент. Сразу же после этой встречи Томас Уайет пригласил всех своих соседей-дворян в замок Эллингтон, центр его кентских владений. Тем временем Куртенэ и граф Суффолк должны были собрать под свои знамена дворян в соседнем графстве. Однако у Эдуарда ничего не вышло — его выдали и сразу же арестовали. Уайет остался единственным вожаком восстания, которое было задумано не им. Однако отступать было поздно, и Уайет отправился в город Мейдстон, громогласно объявил о своем намерении идти на Лондон и благодаря своей репутации заслуженного воина без труда набрал войско в полторы тысячи человек. |
