— Ваша дерзость удручает королеву! — воскликнул Гардинер. — Из ваших слов следует, что ее величество обошлась с вами несправедливо. Если хотите вновь обрести свободу, покайтесь.

— Лучше навсегда остаться в тюрьме! — выкрикнула я. — Я не откажусь ни от единого своего слова. А что до вас, то пусть Господь простит вам все зло, которое вы мне причинили.

Я не видела смысла в том, чтобы пытаться смягчить этого человека. Что бы я ни говорила, он все равно останется моим врагом. Я для него не живое существо, а препятствие на пути честолюбивых замыслов.

Члены Совета удалились. Очевидно, я повела себя неожиданно. Неужто они думали, что я, вынеся столько невзгод, соглашусь очернить себя ради каких-то мелких поблажек? Нет, я вела большую игру, и если ставкой в ней будет моя жизнь, лучше лишиться головы, чем согласиться на позорную капитуляцию.

Примерно с неделю никто меня не трогал. Я ломала себе голову, пытаясь понять, зачем меня перевезли из Вудстока в Хэмптон-корт.

В конце концов мне сообщили, что королева желает видеть свою сестру.

Я отправилась на аудиенцию с внутренним трепетом. Приблизившись к Мэри, опустилась на колени, а она протянула мне руку для поцелуя. Испытующе поглядев мне в глаза, королева произнесла:

— Я слышала, что вы не желаете признаваться.

— Ваше величество, трудно признаваться в преступлениях, которые не совершал.

— Вы клянетесь, что говорите правду?

— Клянусь.

— Молю Господа, чтобы так оно и было.

— Если удастся доказать мою вину, я безропотно приму любое наказание, которому подвергнет меня ваше величество, — твердо сказала я.

— Вы намекаете на то, что с вами несправедливо обошлись?

— Подобных слов в присутствии вашего величества я произнести не могу.

— Еще бы, ведь тем самым вы упрекнете меня в несправедливости. Итак, со мной на эту тему вы беседовать не желаете, но с другими, несомненно, своей обидой делитесь.

— Ваше величество, я никому не говорила, что вы поступили со мной несправедливо, — холодно ответила я. — На мне лежит груз вашей немилости, но я еще раз клянусь: я всегда была верной и законопослушной подданной.

Королева сурово посмотрела на меня и прошептала:

— Все ведает один Господь.

Мне показалось, что Мэри склонна мне верить. Должно быть, она тяжело переживала наш разрыв. Я же всегда жалела сестру, чувствуя, как отчаянно ей не хватает любви. За всю жизнь никто не любил ее, кроме матери. Однако мать Мэри все время подвергалась унижениям, оскорблениям, закончила свои дни в тюрьме. Стоит ли удивляться, что Мэри так жаждала любви? Мне говорили, что она буквально молится на своего мужа. А теперь, Боже милостивый, вынашивает его ребенка…

Мэри велела мне сесть подле нее, и я немного воспряла духом, ибо это свидетельствовало о дружеском расположении. В то же время я отлично понимала, что наедине со мной Мэри может быть мила и ласкова, но затем, наслушавшись Гардинера и Рено, опять проникнется подозрительностью.

Я обратила внимание на грузность ее фигуры. Неужели плод созревает так быстро?

Пока мы разговаривали, я вдруг заметила, что портьера, которой был завешен вход в соседнюю комнату, слегка колышется. Похоже, кто-то подглядывал и подслушивал за нами. Я решила, что должна с особой осторожностью подбирать каждое слово.

Наша беседа становилась все более сердечной, но я время от времени поглядывала на зловещую портьеру. Ее край чуть отогнулся, и я, не веря собственным глазам, заметила краешек черного бархатного камзола. Филипп! С другой стороны, кто еще мог скрываться в личных покоях королевы? Сам Филипп Испанский подглядывал за сестрой своей жены!

Меня по-прежнему бдительно охраняли, но я уже участвовала во всех балах, а на пирах сидела на положенном мне почетном месте.