«Снова Дженни старается мне навредить. Неужели этому не будет конца?»

Усилием воли Элизабет-Энн заставила себя повернуться и пошла к выходу медленной, усталой походкой.

3

Когда первое потрясение прошло, к Элизабет-Энн вернулась способность трезво рассуждать.

«Сначала я загляну к Шарлотт-Энн, — решила она, — потом освежусь и переоденусь. Я должна немедленно ехать в компанию „Койот“. Нельзя допустить, чтобы Дженифер взяла верх, тем более что на карту поставлена судьба гостиницы для туристов».

Шарлотт-Энн вместе с сестрами занимала самую просторную комнату на втором этаже. Дощатый пол и обшитые узкими досками стены были выкрашены в белый цвет. В комнате стояли три железные кровати, три гардероба, большой стол и три стула с прямыми спинками. Между постелями оставалось достаточно места для тумбочек, окна оживляли красные клетчатые занавески. В комнате был также туалетный столик с овальным зеркалом и низкий шкаф с зачитанными книгами. На полках преобладала познавательная литература: Элизабет-Энн ценила знания, которые давали в школе, но большое значение придавала и самообразованию.

Шарлотт-Энн сидела на постели в ночной рубашке, подложив под спину подушки. Услышав шаги матери, она резко захлопнула взятую у подруги «Гордость и предрассудки», сунула книгу под подушку. После этого улеглась и укрылась до подбородка простыней.

Раздался легкий стук в дверь.

— Это ты, мама? — спросила девочка слабым голосом, слегка покашливая в кулак.

— Да, это я, — Элизабет-Энн приоткрыла дверь.

Шарлотт-Энн подняла глаза и печально улыбнулась.

— Доброе утро, мама, — сказала она в перерывах между покашливанием.

— Доброе утро, Шарлотт-Энн. — Мать быстро вошла в комнату и отдернула занавески. — Здесь и так душно, а еще и шторы затянуты, — строго сказала она.

— Да, мама, — чуть слышно согласилась девочка.

Элизабет-Энн присела на край кровати и внимательно посмотрела на дочь. Шарлотт-Энн была средним ребенком в семье, и с ней всегда были сложности. Волосы ее, имея характерный для семейства Хейлов цвет спелой пшеницы, при этом отличались особой мягкостью и шелковистостью. Для своего возраста она была немного высока ростом, с нежно-розовыми губами и глазами цвета морской волны, но очень светлого тона, что и привлекало в ней и вызывало смутное беспокойство. Золотистые волосы, бледный цвет лица и светлый оттенок глаз делали Шарлотт-Энн по-особому красивой. Такого необычного сочетания Элизабет-Энн еще не встречала.

Она потрогала лоб дочери: не горячий и не холодный. Температуры явно не было.

— Ребекка сказала, что ты себя неважно чувствуешь.

— Да, мама.

— У тебя что-нибудь болит?

— Нет, — лицо у девочки стало томным, — просто у меня большая слабость.

— Ну, температуры у тебя нет, — вздохнула Элизабет-Энн и сложила руки на коленях. — Может, показать тебя доктору Пуриссу?

— О, нет, мама, у меня нет ничего особенного, я уверена.

— Но ты очень часто жалуешься на недомогание. Для здоровой девочки это неестественно.

— Я знаю, — опустила глаза Шарлотт-Энн и закусила губу.

— Шарлотт-Энн?

Девочка подняла на мать свои прозрачные глаза. Элизабет-Энн глубоко вздохнула.

— Думаю, мне не надо напоминать, что твои жалобы на нездоровье стали слишком частыми. Это меня беспокоит. Кроме того, у нас не так много денег, чтобы без необходимости тратить их на врачей. Сейчас мы в затруднительном положении.

— Я знаю, — кивнула Шарлотт-Энн.