– Ну как оно? – спросил Немов.

– В порядке, – как можно более небрежно ответил Ермолин. Мол, бывало и похуже.

Немов хмыкнул, но ничего не сказал. Зато Башка встрял:

– Ну да, в порядке, – блеснули ровные белые зубы, – от страху чуть в штаны не наложил наверху, еле успокоили.

– Будет тебе, Ваня, – успокоил своего бойца Немов, – ты вспомни свой первый выход на поверхность. На руках тащить обратно пришлось, ноги не шли.

– Ну ладно, – обращаясь уже к Василию Петровичу, сказал командир. – Вы тут со своим парнем разбирайтесь сами, а нам отдохнуть немного надо. И подумайте над моим предложением.

Немов кивнул своим бойцам, те встали и направились к выходу. Напоследок Том ткнул Мишу огромным кулачищем так, что плечо парня аж заныло, и подмигнул:

– А ты смелый, раз в одиночку решился на поверхность сунуться, только глупый.

И трое сталкеров покинули комендантскую.

Миша получил нагоняй по полной программе – и за самовольный выход на поверхность, и за испорченный когтями твари комбинезон химзащиты, и за то, что втянул Кольку, и за то, что сейчас ночь, а полстанции из-за него не спит. Но Василий Петрович остыл быстро – такой уж он был человек, не мог долго злиться. Уже по-отечески потрепав Мишу по плечу, комендант налил ему чаю, который заваривали на грибах, – конечно, не тот чай, что пили до Катаклизма и который знал Василий Петрович, но все лучше, чем ничего. От кружки валил пар и распространялся терпкий аромат; Миша любил этот чай, другого он просто не пробовал. Жмурясь и обжигаясь, он сделал большой глоток.

– Василий Петрович, а что за предложение они вам сделали?

* * *

Сталкерам выделили место для ночлега – склад, где хранились дрова, немного расчистили. Хотя Немов и говорил, что ничего не нужно, они могут переночевать и на платформе станции, комендант, чтобы оградить бойцов от любопытных глаз, а также от лишних расспросов, настоял на отдельном помещении, выдав сталкерам несколько одеял.

Рабочий день был в самом разгаре, но Мишу освободили на несколько дней от обязанностей на фермах. «Пусть плечо сначала заживет», – сказала баба Шура, выписывая ему грифельным карандашом на клочке бумаги справку об освобождении. Баба Шура не смогла до конца избавиться от этой привычки, полученной еще во время работы медсестрой в школе, и по-прежнему выдавала никому не нужные здесь освобождения и справки. Вот и Мише выписала, а потом аккуратно прикрепила скрепкой к стопке подобных бумажек.

Миша слонялся по станции и не находил себе места, пытаясь не отходить далеко от служебных помещений, где находились сталкеры, пока Василий Петрович не прогнал его со словами: «Если больной, то иди отлеживайся, поправляйся, а если чувствуешь себя нормально и просто так шатаешься без дела, то иди лучше работай». Миша и пошел на ферму. Но не работать, а потрепаться с Колькой.

На фермах, раскинутых в тупиках за станцией, было светло и тепло. У стены стоял стул, на который залез с ногами Миша, и, наблюдая, как Колька с Ниной Ивановной рыхлят землю на грядках, думал о своем. Миша любил это место, здесь было уютно.

Фермы обеспечивали Орехово тем минимумом, без которого существование не представлялось возможным. Масло для станционных факелов производили здесь же, из плодов конопли, которую выращивали на фермах, путем горячей выжимки. За любое употребление конопли не по назначению строго наказывали, впрочем, таких случаев было раз-два и обчелся. Спирт для горелок добывали так: раствор, полученный при переработке картофеля, подвергали очистке и концентрированию путем дистилляции и получали на выходе этанол, пусть и не совсем качественный.