«Не может быть…» — подумал он, лихорадочно соображая, что только что произошло.

Может, это был какой-то оптический обман? Игра света и тени? Или, может, у него внезапно открылся скрытый талант к телекинезу?

Он ещё раз вытянул руку, сделал жест «пиф-паф» и прицелился в оставшиеся гильзы. На этот раз — без всякой надежды на успех, просто чтобы проверить. И снова — чудо! Гильзы, словно подкошенные, посыпались на пол.

Боря стоял, как громом поражённый, пытаясь осознать происходящее.

— Папа маладес! — послышался голос Гугли.

Хаотично мотая головой в разные стороны, Боря попытался отыскать источник малолетнего голоса. Но сколько бы он не крутился, младенца нигде не было.

— Чё за херня, — забормотал он. — Эй, малой, ты где?

А Гугля, как оказалось, левитировал под потолком, по дебильному усмехаясь над ним.

— И с каких это таких пор ты у нас летать можешь? — Клеменко с удивлением написанным на лице, пялился на карапуза. — А?

Ответом была тишина.

* * *

Новые способности, которые я открыл в себе, просто требовали вылезти наружу. Помимо того, что под середину марта я нормально ходил, пытался болтать и в целом, вёл себя как вполне взрослый человек, так ещё и научился залезать в голову к Боре. Отсюда, общение стало куда проще, чем было.

И это, очень сильно помогало Борису на занятиях. Я, теперь, не только мог колдовать за него, маскируя его «обыденность обычного человека», но и решать вполне серьезные магические задачки.

Удивительно, но мой собственный прогресс в ментальной магии, казалось, напрямую зависел от успехов Бори. Чем лучше у него получалось фокусироваться на знаниях, чем сильнее становилась его внутренняя искра, тем больше я ощущал расширение собственных границ.

Это было похоже на симбиоз, когда один организм подпитывает другой, делая их обоих сильнее.

Зачет по магическим печатям прошел на удивление гладко. Боря, с моей небольшой ментальной поддержкой, буквально выстреливал ответами. Преподаватель, старый ворчун с вечно нахмуренными бровями, даже перестал задавать каверзные вопросы и, пробормотав что-то невнятное про «светлую голову», поставил ему «отлично».

Я ликовал внутри, ощущая приятную волну гордости за своего подопечного. Это было не просто исполнение долга, а настоящая помощь, и видеть результаты этой помощи было чрезвычайно приятно. Боря же, сияя от счастья, похлопал меня по плечу и пробормотал благодарность, которую я без труда прочитал в его мыслях, усиленную втрое.

Но радость, как это часто бывает, оказалась недолгой. Едва мы успели покинуть аудиторию и обменяться парой фраз о том, как отпразднуем этот успех, как нас окликнул староста.

— Вас ректор вызывает, — произнес он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Мы подошли к приемной ректора. Секретарь, строгая дама с безупречной прической и непроницаемым выражением лица, бросила на нас презрительный взгляд и, уточнив фамилию Бори, пропустила внутрь.

Кабинет ректора поражал своими размерами и помпезностью. Огромный стол из темного дерева, заваленный бумагами, массивные кресла, книжные шкафы, заполненные увесистыми томами, — все это излучало власть и авторитет. Сам ректор, высокий, седовласый мужчина с проницательным взглядом, сидел за столом и внимательно изучал какие-то документы. Подняв на нас глаза, он жестом предложил ему сесть.

Меня он словно в упор не видел. Как будто я был чем-то незначительным.

«Обидно, — подумал я, косясь на эту седовласую сущность. — Я тут что, говном намазано?»

Борины фразочки иногда проскальзывали в моих мыслях.

Ректор откашлялся, сложил руки в замок на груди и пристально посмотрел на Борю.

— Клеменко, — произнес он густым басом, словно отчеканивая каждое слово.