Скрыться ото всех – именно этого она хотела сейчас. Она родит своего ребенка и вырастит его в мире и покое. И никто не сумеет помешать ей.

Она проследила за взглядом Билла, смотревшего туда, где у трапа стоял Иона, чтобы вместе с ней сесть в самолет. Когда Билл снова посмотрел на нее, выражение его лица было озабоченным, глаза полны тревоги.

– Я не доверяю ему, Кэрол, – сказал он тихо. – Он что‑то скрывает. Не надо ехать с ним.

– Я вынуждена, Билл. – Она сама не очень‑то доверяла Ионе, но была уверена, что он защитит ее и ребенка.

– А знает ли он, что делает?

– Думаю, что да. Надеюсь, что знает.

С досадой сжав кулаки, Билл воскликнул:

– Боже, как бы мне хотелось чем‑то помочь тебе!

Они помолчали, а потом он спросил совсем тихо, с трудом подыскивая слова:

– Кэрол... что произошло в доме Хэнли?

Она старалась не подавать вида, что помнит об ужасах прошедшего дня. Она разберется с этим позднее.

– Ты знаешь, – сказала она. – Ты был там.

– Эмма была мертва, Кэрол, совершенно мертва. Я же сидел рядом и видел, что у нее остекленели глаза и остановилось дыхание до того, как ее укрыли шторой. И тем не менее она поднялась и убила двух человек.

– Значит, она не была мертва!

Она понимала, как бесстрастно прозвучали ее слова, но ответить иначе не могла. Только так она могла пережить все то, что произошло и что еще может произойти.

– Она была мертва, Кэрол. Но она встала, спасла тебя и твоего ребенка от твоей тетки. В теле Эммы была не Эмма. Там был кто‑то еще – что‑то еще. Так что же все это значит?

«Нечто хочет убить мое дитя, и нечто другое пытается защитить его».

Впервые она разрешила себе облечь эту мысль в слова, и безжалостная истина ужаснула ее. Но от этой истины ей никуда не деться, она вынуждена признать ее.

И выбрать, на чью сторону ей встать.

Идет чудовищная борьба, и она, очевидно, находится в ее эпицентре. Кэрол боялась думать о том, какая из сторон, участвующих в борьбе, скорее всего, является защитницей ее ребенка. Но какова бы ни была сущность ее союзника, Кэрол твердо знала, на чью сторону она встанет.

Она выбирает своего ребенка, раз и навсегда.

– Я не знаю, что все это значит, Билл, – сказал она. – Единственное, что мне известно, – мой ребенок был в опасности, а сейчас он спасен. Это все, что интересует меня.

– И меня тоже, – подхватил Билл. – Но я должен знать больше. – Он снова оглянулся на Иону. – Держу пари, что он знает больше, чем говорит.

– Может быть, и так. Может быть, он мне все расскажет. – Хотя она на была уверена, что хочет знать больше.

– Нас используют, – внезапно произнес Билл.

Кэрол притворилась, будто не знает, о чем он говорит.

– Я не понимаю, – сказала она.

– Джима, тебя, меня, Грейс, Эмму, этого монаха и даже Иону... Я не могу объяснить, но я чувствую: нас всех используют как пешек в какой‑то игре. И игра эта еще не закончилась.

– Нет, – сказала она убежденно, – не закончилась.

Внезапно ее охватил один из необъяснимых приступов ненависти к Биллу. «Что, истощил запас своих убогих, рационалистических объяснений, ты, самонадеянный осел?» Она чуть не произнесла эти слова вслух.

В громкоговорителе в последний раз объявили, что пассажиров, летящих в Атланту, просят пройти на посадку.

– Я должна идти, – быстро произнесла Кэрол, заставляя пробудиться свои добрые чувства к Биллу. – Расскажи полиции все, что ты знаешь, или столько, сколько решишься рассказать.