|
— Наташа, я не из тех, кто настраивает Волков против Волков. — Зато его это не заботит. — Она сверкнула глазами на Карнза. — Не принимай вердикт. Пусть проведет его в соответствии с процедурой. — Чтобы я тем самым дал повод считать меня виновным? Наташа раздраженно всплеснула руками. — Тебя не переспорить. Ульрик забрал свиток и положил его на стол, не прикасаясь к печати. — Вы пришлете аргументы, на которых основаны обвинения? Наставник кивнул. — Пришлю. У вас будет один месяц до приговора. — Очень хорошо, — спокойно сказал Ульрик. Фелан нахмурился: — Подождите минуту. В чем состоят обвинения? — Обвинения секретны, Хан Фелан. Ульрик положил ладонь на плечо Далька. — Можете рассказать им. Все равно они скоро узнают. Дальк холодно улыбнулся. — Обвинения весьма серьезные, — проговорил он. — Он обвиняется в тайном сговоре с Ком-Старом во время битвы на Токкайдо и выдвижении известного агента Внутренней Сферы на пост Хана в Клане Волка. ИльХан Ульрик Керенский обвиняется в измене.
Любить и любимой быть мной.
Лига Свободных Миров 15 июня 3057 г.
Томас тихонько прикрыл за собой дверь и тут же понял, какого эффекта добивалась Софина. Мягкая музыка и нежное освещение вместе со шторами полога уносили его на десять лет назад, в их брачную ночь. Хоть та ночь и не была первой в их жизни, но именно тогда жена предстала перед ним наиболее прекрасной. Томас понимал, что она хотела остаться в его памяти такой, какой была тогда — красивой, трепетной, полной жизни, любви и веселья, но все же иллюзия не могла быть полной. Электрическим свечам не хватало тепла, они не оплывали, как настоящие. А «Реквием» даже по ошибке нельзя было спутать с более романтической мелодией «Лунной сонаты». Да и на лице Софины в брачную ночь не лежала кислородная маска, а из вены на руке не торчала игла. Томас пришел вечером, надеясь, что сможет поговорить с ней, но, увидев, насколько она утомлена и обессилена, отказался от своих намерений. Каждый вдох для нее был пыткой, но он знал, что, стоит ему попросить, и Софина продлит эту муку на дни, недели и даже годы. Ее страстная любовь к нему со временем не ослабела, так же как и любовь Томаса. Именно потому, что я люблю Софину, я должен ее освободить. Томас улыбнулся и подошел к Софине слева, чтобы обезображенная шрамами половина его лица оставалась в тени. — Я пришел, любовь моя, как ты и просила. Софина медленно открыла глаза. — Мне не страшно… Кислородная маска приглушала голос, а затрудненное дыхание не позволило договорить фразу. Посиневшие губы еще пытались что-то сказать, но дымка внутри маски скрывала движения губ, и разобрать слова было невозможно. Томас раздвинул разделяющие их дымчатые занавеси и присел на край постели. Напротив него висел мешочек с физиологическим раствором, соединенным трубкой с иглой, воткнутой в ее правую руку. Через электронную систему контроля сюда же подключались еще два полимерных мешочка, один с желтой, а другой с зеленой жидкостью. Прибор, отключающий мешочки, крепко сжимала дрожащая правая рука Софины. Томас взял другую руку жены в свои ладони и чуть не вздрогнул, ощутив холод пальцев. — Ты страсть моей жизни. Ты мать нашего сына, и тебе принадлежит мое сердце. Вез тебя у меня не было в жизни даже надежды узнать безмятежность и радость любви. А без тебя… — Он замолчал, борясь с комом, подступившим к горлу. Софина едва ощутимо сжала его руку. — Без меня будут другие… — Нет. |
