Р’йенра давно привык к такому. Он улыбнулся новой странности К’хирилла.

— Я верю, — терпеливо напомнил он. — Но я хочу, чтобы ты объяснил.

Полупрозрачное лицо певчего сделалось удивлённым.

— Что?

Р’йенра засмеялся. Встал, подошёл вплотную, положил руку на холодное слабое плечо.

— К’хириш, — сказал он покровительственно, — всё с самого начала. Что ты услышал, что ты спел, а если не ты, то кто; куда надо лететь, зачем, к чему это должно привести. Только ты слышишь эту песню, ты один, помнишь?

К’хирилл заморгал и напрягся. Сейчас наставала самая важная минута: певчий хманк выныривал из своих внутренних бездн. Ему требовалась поддержка. Р’йенра взял друга за руки и усадил в кресло, ещё хранившее тепло его тела, а сам присел на пол перед ним и заглянул в глаза певчего снизу вверх. К’хирилл повиновался как кукла. Он тихо просидел с полминуты, держась за Р’йенру, потом лицо его ожило. Р’йенра начал ждать разъяснений, но вместо этого хманк тяжело задумался, хмурясь. Р’йенра забеспокоился о нём. Возможно, К’хириш ещё не вынырнул до конца. Если это так, если ему действительно становится всё труднее и труднее возвращаться к обычной реальности, то это очень плохой путь, и в конце его ожидает совсем плохое.

Но К’хириш встрепенулся и сказал:

— Мне трудно это тебе сказать. Не потому, что мне, а потому, что тебе.

— Уже что-то, — кивнул Р’йенра. — Эта песня как-то связана с моей расой?

— Напрямую, — К’хириш снова напрягся, так болезненно, судорожно, что Р’йенре стало его жалко. — Это о вас.

Сказать по чести, сейчас Р’йенру больше беспокоило состояние К’хириша, чем тайны, которые ему открылись. Тайны явят себя в свой срок, а вот срок жизни, отпущенный певчему хманку, может вдруг сократиться во много раз.

— Я надеюсь, ты будешь рад, — сказал певчий и странно прибавил: — В конце.

— Ты хуже анкайи, — сказал Р’йенра и заставил себя улыбнуться. — Как мы полетим?

К’хирилл прикрыл глаза и немного посидел так, потом встал, мягко отведя руки Р’йенры. Выражение болезненной усталости ушло из его черт, даже краска вернулась на щёки. Р’йенра вновь отметил странный эффект, о котором знал давно, но природы которого так и не сумел понять: каким-то образом он, Р’йенра, мог поделиться с К’хиришем своей силой, жизненной энергией. Это было как согреть замерзающего. Но всё же не вполне именно так. Иным образом, словно бы более глубинным и сложным.

Обычно это делали другие хманки — боевые хманки. Они умели согревать певчих, как холодные хманки умели успокаивать их чересчур возбудимую, расстроенную нервную систему. Холодные хманки снимали генерализованную тревожность, боевые — давали певчим силы жить, а сами певчие обладали властью. Нужно было досконально знать физику скрытых измерений, чтобы хоть отчасти понять природу этой власти. Тем, кто не занимался высокой наукой, оставалось лишь подмечать внешнее.

К’хириш был потомком нескольких поколений великих певчих. И он родился слишком сильным и слишком слабым. Много лет жизнь едва теплилась в нём, потому что ни один хманк не мог согреть его по-настоящему. Отчаявшись, дед К’хириша обратил разум к музыке внешней бездны. Он искал пути спасти внука и нашёл их. Ответ, как часто случается, оказался совсем рядом и был очень простым. Помочь К’хиришу мог представитель другой расы.

— Дед увидел вероятность одновременно со мной, — сказал К’хириш уже нормальным голосом, строя речь в соответствии с нормальной логикой.