— Я пойду кое что поделаю, — сказал я.

— Возвращайтесь скорее, мы с вами еще не договорили, — бросил мне вдогонку Листер.

Я прошел к себе в палатку и стал наблюдать сквозь отдернутую полу. Через несколько минут Борис вышел, прошел к краю лагеря, но не вывешивал полотенце и стоял, ничего не делая. Я сообразил: он ждет, когда я вернусь к Листеру, — что я немедленно и сделал. Я вышел, посвистывая, чтобы Борис знал, что я ухожу. Однако я умышленно замешкался у входа в палатку Листера.

— Что, Эспер Константинович, я вам не помешаю?

— Да нет, входите, входите.

— Может быть, вы это просто из вежливости? — тянул я и глянул в направлении Бориса.

В руках у него было желтое полотенце. Так! Я вошел к Листеру, и мы продолжали разговор.

— Чего вы это там завозились? — остро посмотрел на меня Листер.

Я немного смутился:

— Да нет.

— Садитесь, Глеб, — сказал он. — Да, я забыл поблагодарить вас за Вольтера.

— Что, вы любите его? — спросил я.

— Да, я старый вольтерьянец, — ответил он, и ответ его вновь поразил меня. Да, этот представитель старого офицерства явно был не лыком шит. — А вы поклонник Вольтера? — спросил он меня.

Прикидываться было не место:

— Я его мало знаю.

— Между прочим, Вольтер хорошо входит в струю нашего прерванного разговора. Мы говорили, что в древности существовала антиномия между системами Платона и Аристотеля. Вы, конечно, знаете, что в восемнадцатом веке во Франции эта антиномия выплыла в виде противоположности между взглядами Вольтера и Руссо!

— И вы сторонник Вольтера, — вставил я, не зная, что сказать.

— И Вольтера, — ответил он, не раскрывая смысла своего ответа. — Хотите, возьмите почитать. — И он протянул мне книгу.

Я покраснел:

— По французски? Это не пойдет.

— Как, вы не читаете по французски? — искренне удивился он.

После небольшой паузы он прибавил:

— Вы знаете, в этом томе философские сказки, такие, что диву даешься. Это вчерашний или сегодняшний, а иногда завтрашний день. Скажите, Глеб, вы любитель рассказов о сыщиках, о погоне за преступниками, о раскрытии заговоров?

Я похолодел. Так вот куда он повернул разговор! Идеализм, Вольтер, а сейчас...

— Да, читал кое что, — ответил я одними губами.

— Ну, не скромничайте. Вы, наверно, знаете Конан Дойля вдоль и поперек и не раз сами хотели быть Шерлоком Холмсом?

Итак, он все знает. Он знает, как я следил за ним, и точно так же, как я раскрыл его, он раскрыл меня. И он обратил внимание на то, что я замешкался у дверей и выглянул посмотреть, что делает Борис. И, возможно, они подозревают, что я играл какую то роль в смерти Погребнякова, в особенности в связи с тем фотографированием.

Наступила страшная минута. Что делать? Как отвечать?

Между тем Листер как ни в чем не бывало продолжал терзать мои нервы:

— Да я и сам восхищался Шерлоком Холмсом, и он долго был моим героем. Да и чьим он не был в свое время? Я считал Конан Дойля гением, и не за то, что он выдумал Шерлока Холмса — хотя позже я узнал, что он не был выдуманным, а был списан Конан Дойлем с его коллеги, тоже врача, — а за блестящее применение логического метода.

Я слушал как во сне. Голова лихорадочно работала. Где и как он рассчитывает меня поймать? Вот сейчас будет ловушка. И зачем он издевается надо мной? Но ничего, он дает мне немного времени приготовиться.