— И что же потом?

— Оглушили мешком с песком, — бесстрастно пояснил слуга. — Доктор Магнус — он же даго, * по-видимому, тоже из их шайки.

— Сэр Лайонел! — воскликнул Смит. — Куда ведет коридор за той дверью?

— Бог его знает, — последовал ответ, разбивший мою последнюю надежду. — Мне известно об этом не больше, чем вам. Возможно…

Внезапно он умолк. Речь его прервал звук, который в этой освещенной единственным фонарем мрачной камере заставил меня мысленно перенестись в древний Рим, в Рим Тигеллина, в подземелья гладиаторского цирка Нерона. Рычание львицы и нескольких леопардов гулким эхом раскатилось по потайным коридорам.

Найланд Смит хлопнул себя рукой по лбу и устремил на меня безумный взгляд.

— Храни ее Боже, — прошептал он. — Либо их планы, неизвестно откуда добытые, оказались неточными, либо в панике они сбились с пути…

Теперь с рычанием хищников смешивались дикие вопли людей.

— Они попали прямо в старую часовню!

Как мы выбрались из потайного лабиринта Грейуотер-парка на поверхность земли, как обогнули западное крыло и подбежали к заросшей плющом стрельчатой двери бывшей часовни, я не помню. Вокруг меня плясали какие-то огни, а полуодетые слуги появлялись, казалось, из пустоты.

Я находился в состоянии временного помрачения рассудка.

Сэр Лайонел Бартон тоже вел себя как помешанный. Он сорвал с двери древние засовы и бросился в вымощенный каменными плитами сводчатый коридор, пересеченный полосами лунного света и тенями норманнских колонн. Из-за железных прутьев доносились теперь леденящее душу ворчание леопардов и звуки возни.

Смит твердой рукой держал фонарь, пока Кеннеди справлялся с тяжелыми засовами на двери.

Бесстрашный баронет влетел к своим свирепым питомцам, и луч электрического света выхватил из темноты сцену, при виде которой мне стало дурно от ужаса. Возле зияющего в полу пролома навзничь лежал Гомопуло с растерзанным в клочья горлом; белую рубашку его заливала кровь. Черный леопард, попирающий передними лапами грудь мертвеца, устремил на нас горящий взгляд. Рядом сидел второй хищник.

В углу логовища, среди соломы и мусора, лежал бирманский дакойт, впившись сильными пальцами в горло третьего, самого крупного леопарда, уже мертвого. Сверкающие в свете фонарика белоснежные клыки зверя утопали в разодранном плече бирманца.

И возле этой пары на соломе ничком лежала Карамани. Голова девушки покоилась на вытянутых вперед тонких обнаженных руках, и волна волос полностью скрывала ее лицо.

В один миг сэр Бартон оказался возле стоящего над Гомопуло крупного зверя, схватил его за шкирку и держал на весу в могучих руках. Леопард скулил и подвывал от страха, беспомощный, словно крыса в зубах терьера. Второй хищник спасся бегством в смежное логово.

Картина это вспыхнула перед моим взором и померкла. В мире внезапно стало пусто и безмолвно, и я опустился на колени возле той, чья жизнь была и моей жизнью.

Долгие часы прожил я в мучительной агонии — часы, которые на самом деле были всего лишь мгновениями, пока голова Карамани покоилась у меня на плече и я пытался обнаружить у возлюбленной признаки жизни и страшился увидеть жуткие раны… Поначалу я не мог поверить в чудо, не мог осознать невероятную, немыслимую правду.

Карамани осталась цела и невредима и спала глубоким сном наркотического опьянения!

— Леопарды решили, что она мертва, — прошептал Смит. — И потому даже не прикоснулись к ней!

ГЛАВА XXXVII

ТРИ НОЧИ СПУСТЯ

— Прислушайтесь! — воскликнул сэр Лайонел Бартон.

Он стоял на черном коврике перед массивным резным камином — громадный человек в соответствующем по масштабу интерьере.