Изменить размер шрифта - +
Бавария в этом смысле является наиболее спокойной из германских земель. Но если станет известно, что муниципалитет города Аугсбурга своим разрешением на перемещение в Эстонию останков эсэсовского офицера невольно дал толчок развязыванию в этой прибалтийской республике политической кампании профашистского толка, от этого спокойствия не останется и следа.

– Так нужно ли будоражить общественное мнение? – вопросил господин мэр. – Нужно ли бередить старые душевные раны немецкого народа? Нужно ли уважаемому господину Ребане, чтобы имя его гроссфатера, кем бы он ни был и какая бы его ни постигла судьба, стало предметом газетной шумихи, нездоровой сенсации, что непременно произойдет, если станут известны все обстоятельства этого весьма странного дела?

У господина Ребане не было никакого мнения по этим вопросам, что он и выразил неопределенным пожатием плеч.

И тогда герр Мольтке сделал свой самый сильный ход:

– Не имея никакого желания комментировать результаты эксгумации, господин мэр все‑таки осмеливается предположить, что уважаемому господину Ребане небезразличны обстоятельства, при которых с его гроссфатером произошло то, что произошло. Не так ли?

– Es ist neugierig,[1] – подумав, согласился Томас.

– Sehr gut![2] – энергично кивнул мэр.

– Вы будете иметь эту возможность, – разъяснил переводчик. – Несколько лет назад в Аугсбург приезжал молодой кинорежиссер из Эстонии. Он интересовался обстоятельствами смерти Альфонса Ребане. Господин мэр не счел возможным разрешить ему допуск в архивы криминальной полиции. Но внук господина Ребане имеет право знать все. Мы откроем ему все наши архивы и сведем с людьми, которые смогут пролить свет на этот весьма загадочный случай.

– Эти люди есть? – спросил я.

– Да, они есть. Один из них – отец господина мэра. В конце сороковых и в начале пятидесятых годов он был полицайкомиссаром города Аугсбурга. Сейчас ему восемьдесят четыре года, но у него отличная память. Он охотно поделится сведениями, которые имеет. С единственным условием, что это расследование будет проведено негласно. И каковы бы ни были его результаты, они останутся вне поля зрения немецкой прессы. Господин мэр хотел бы получить твердые заверения в этом.

Переводчик умолк, а мэр устремил выжидающий взгляд на Дока, который в нашей компании выглядел главным по причине своей солидности. Но Док самым нахальным образом уклонился от ответа и переадресовал вопрос мне. Я ответил в том смысле, что предложение господина мэра кажется нам очень интересным, но окончательное решение будем принимать не мы, а господин Юрген Янсен, который финансирует это мероприятие и который, как мне почему‑то кажется, вылетит в Германию первым же рейсом.

Мэр приказал переводчику держать со мной связь и, как только станет известен номер рейса, послать за господином Янсеном автомобиль и доставить его к нему в кабинет, в какое бы время его самолет ни прибыл.

С тем наши ранние утренние гости и удалились.

Я позвонил в Таллин диспетчеру Национально‑патриотического союза и попросил соединить меня с господином Янсеном. На вопрос, кто его просит, объяснил: «Из Аугсбурга». Через минуту из моего мобильника раздалось:

– Янсен. Слушаю.

Такие новости, какая у нас была, нужно выкладывать так, чтобы контрагент не успел очухаться. Поэтому по телефону я не хотел ничего говорить, сказал только, что на его месте бросил бы все и немедленно прилетел. А на вопрос, в чем дело, ответил, что могу, конечно, объяснить, но он мне все равно не поверит. И добавил: если содержание нашего разговора, который ведется по обычной линии, не защищенной от прослушивания, получит огласку, в этом ему придется винить самого себя.

Быстрый переход