Навстречу нам шел высокий молодой офицер. Затянутый в портупею, со стеком в руке. Он тоже гулял. Я его знал. Я служил клерком в канцелярии мэрии, он приходил туда регистрировать свои сделки с недвижимостью. Он остановился и что‑то сказал мне. Я ответил. Не помню что. Это было неважно. Важно было другое. Они посмотрели друг на друга. И вместе ушли. А я остался сидеть на этой скамье. Это и было второе главное событие в моей жизни. Не то, что я ее потерял, нет. А то, что в мою жизнь врезался Альфонс Ребане. Это был черный день. Не только для меня. Для него тоже. Пожалуй, для него он был гораздо черней. Для него это была катастрофа.

– Почему?.

Не понимаете? Это было лето сорокового года. Через год Таллин взяли немцы. А она была еврейкой. Теперь понимаете?

– Теперь понимаю.

Так вот, Альфонс Ребане. Увольняется из армии и устраивается строительным рабочим в порту. Ведет чрезвычайно замкнутый образ жизни. Почему? Это понятно. Если бы его выявили органы НКВД, его отправили бы в Сибирь. Или даже расстреляли. У вас должно появиться как минимум два вопроса. Появились?

– Да, появились.

– Сколько?

– Как вы и сказали: два.

– Какой первый?

Почему Альфонс Ребане не эвакуировался из Эстонии, когда из нее уезжали все богатые люди?

– Какой второй?

– Как ему удалось избежать ареста после установления в Эстонии советской власти?

– После аннексии, юноша. Будем называть вещи своими именами. Ответ на первый вопрос несложен, я вам его подсказал. Он не мог уехать один, а его девушка не могла оставить родителей. К тому же она была беременна. Второй вопрос гораздо более интересен и имеет самое прямое отношение к нашему разговору. Вы же хотите понять, зачем я привез вас сюда и для чего все это рассказываю?

– Любопытно.

– Вы это поймете. Так каким же образом Альфонсу Ребане целый год, до прихода немцев, удавалось прятаться? Таллин – небольшой город. Даже сейчас. И не опознали такую заметную фигуру, как влиятельный интендантский чин? Это в Таллине, который еще до советской аннексии был нашпигован агентурой НКВД? Приходит вам в голову хоть какое‑нибудь объяснение?

– Нет. Объяснение может быть только одно. Но оно кажется мне совершенно невероятным.

– Не торопитесь с выводами, юноша. Невероятное оказывается правдой гораздо чаще, чем мы думаем. Если я скажу, например, что сейчас мы с вами союзники, это покажется вам невероятным?

– Пожалуй.

А между тем мы союзники. Сейчас у нас одна цель. Вы же не хотите, чтобы могила эсэсовца Альфонса Ребане на мемориальном кладбище Таллина стала местом поклонения?

– Что значит хочу или не хочу? Это не приводит меня в восторг. Но это дело эстонцев. Если они хотят поклоняться праху фашиста, пусть поклоняются. Мы не намерены вмешиваться во внутренние дела суверенного государства.

– И не вмешивайтесь. Не вмешивайтесь. Пусть его перевезут, пусть его торжественно похоронят. Но знаете, что будет потом? На его могилу будут приходить, да. Тысячи людей. Десятки тысяч. И будут на нее мочиться, гадить, лить помои! Ее будут осквернять каждую ночь! Над именем Альфонса Ребане будут глумиться все! Его будет проклинать вся Эстония! И в конце концов его кости выкинут с Метсакальмисту на помойку, на свалку!

А теперь спросите меня: почему?

– Почему?

Потому что из‑за него были расстреляны все офицеры и солдаты 20‑й Эстонской дивизии СС – все двадцать тысяч, все, все! Из‑за него были уничтожены отряды „лесных братьев“ – все! Потому что кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями штандартенфюрер СС Альфонс Ребане был агентом НКВД! И завербовал его я!..»

Янсен прилетел в Аугсбург вечерним рейсом.