– Баксов сорок? – переспросил Артист. – Это серьезное предложение. Нужно подумать. Что рекламируем?

– «Стиморол».

Пастухов и Муха почему‑то заухмылялись.

– «Стиморол», – повторил Артист. – Очень интересно. Это такая жвачка, да?

– Ну да, – подтвердил режиссер. – Бабки, конечно, смешные, но дел там на два часа. Пожевать это говно и сказать: «Кайф!» Так это, с чувством: «Ка‑айф!» У тебя получится. Как ты на это?

– Спасибо, Марик, – прочувствованно сказал Артист. – Спасибо. Ты меня растрогал этим предложением. Честное слово. Но со временем у меня сейчас напряженка. Так что как‑нибудь в другой раз. Вот когда ты соберешься ставить «Гамлета», я бы попробовался на эту роль.

– Гамлета! – протянул Кыпс. – Если бы я знал, как его ставить, давно бы поставил.

– А бабки?

– А что бабки? Я тут недавно понял одну важную вещь. Если будет идея, будут и бабки. Знаете, господин Пастухов, я думал о нашем разговоре, – продолжал он. – Помните, у меня дома, неделю назад? Когда вы расспрашивали меня об Альфонсе Ребане. И когда сказали, что мой сценарий полное говно.

– Я этого не говорил, – возразил Пастухов. – Я сказал, что ваш сценарий показался мне, как бы это сказать…

– Ну да, ну да. Говном по сравнению с настоящей историей Альфонса Ребане. Не извиняйтесь, господин Пастухов. Вы совершенно правы. Я даже не жалею сейчас, что эта сраная «Битва на Векше» сорвалась. И чем больше думаю об Альфонсе Ребане, тем эта история кажется мне интересней. В ней есть какая‑то тайна.

– Это уж точно, – с усмешкой подтвердил Артист. – Тайна там есть. И еще какая.

– В этом материале мне не хватает стержня, – увлеченно продолжал Кыпс. – Что нужно для настоящего кино? Герой и финал…

– Марик, давай начнем, – втиснулся в разговор оператор. – Нам еще монтировать.

– Отстань, – отмахнулся Кыпс. – В вечерний эфир все равно не успеем. А в утренний и так успеем. Сними пока общие планы. Самолет сними. Встречающих с цветами. Иди в зал прилета и снимай.

– Встречающих кого? – поинтересовался Томас.

– Тебя, кого же еще?

– Но меня с цветами никто не встречал, – сдержанно произнес Томас, констатируя это просто как факт.

– Смонтируем. Так вот, – продолжал Кыпс, обращаясь к Пастухову и Артисту. – С финалом мне все ясно. В трагедии финал один. Тут без вопросов. А вот с героем у меня ясности нет. Сам герой, конечно, потрясающе интересный. Обычная судьба в координатах необычного времени. Ну, молодой человек полюбил молодую еврейку. И что? Но это – тысяча девятьсот сороковой год! И молодой человек оказывается в мундире офицера СС. А? Уровень трагизма такой, что и Шекспиру не снился!

– Эстонцев не вдохновляла принадлежность к СС, – заметил Томас, воспользовавшись удобным поводом принять участие в интеллигентном разговоре. – Так написал премьер‑министр Март Лаар в сборнике «Очерки истории эстонского народа».

– Да и пошел он в жопу, – как‑то неинтеллигентно отреагировал на это Кыпс. – Сам написал – пусть сам и читает.

– Господин Март Лаар, между прочим, профессор истории, – напомнил Томас, обиженный не столько пренебрежением к председателю правительства Эстонии, сколько явным невниманием режиссера к вполне уместному в этом разговоре замечанию Томаса.