Слова «известный художник‑абстракционист» примирили Томаса с бесцеремонным кинорежиссером. Поэтому он согнал с лица остатки недовольства и принял задумчивый вид.

– Мне трудно выразить всю гамму охвативших меня чувств, – произнес он в объектив телекамеры. – Но одно чувство было главным. Я ощущал, что приобщаюсь к истории моего народа, полной еще нераскрытых тайн.

– Снято! – скомандовал Кыпс, и свет погас.

– Погодите! – запротестовал Томас. – Я еще хотел сказать, что слезы волнения застилали мои глаза!

– Скажешь в другой раз, – отмахнулся Кыпс, и вся телевизионная свора сгинула.

– У этих людей искусства в голове, конечно, полно тараканов, – несколько озадаченно прокомментировал Муха. – Но нюх у них, как у хорошей гончей. Ты смотри, ведь ничего не знает, а как угадал. «Возвращается совсем другой Ребане».

– Это называется художественной интуицией, – не без снисходительности объяснил Артист.

– Я про это и говорю, – подтвердил Муха. – Как у гончей.

Пока белый «линкольн» стремительно пересекал пространство пригорода, заполненное дождем и ветром, Томас думал, как ему все‑таки поступить с Ритой Лоо. Она, конечно, заслуживала увольнения. Но не слишком ли это? Как‑то негуманно. У каждого бывают ошибки. И когда лимузин снизил скорость, въезжая в город, Томас принял окончательное решение.

Не станет он ее увольнять. Объявит строгий выговор. Нет, просто выговор. А еще лучше – укажет. Строго укажет. Этого будет вполне достаточно. Да, вполне.

Переступив порог просторного холла‑прихожей своих апартаментов в гостинице «Виру», Томас ощутил ту особенную тишину и словно бы запах пустоты, которые складываются из отсутствия любых звуков и запахов. Не раздеваясь, с букетом тюльпанов в руках, он вошел в белую спальню, которую занимала Рита Лоо. В спальне не было никого. Покрывало не примято. Он открыл дверцу стенного шкафа. Пусто. Ни чемодана Риты Лоо, ни ее вещей.

Никого не было и в спальне Томаса. Пустотой встретила гостиная с белеющими креслами вокруг круглого белого стола и с мерцающими бутылками в стенном баре. В музыкальном салоне мертвой антрацитовой глыбой чернел рояль «Бехштейн», скалясь белыми клавишами.

На столе в кабинете Томас заметил записку:

«Несколько раз звонил Краб. Ты ему зачем‑то нужен.

Р.Л.»

«Р.Л.» означало: Рита Лоо. А самой Риты Лоо не было.

Томас выкинул тюльпаны в форточку и пошел спать.

Не так он представлял себе свое возвращение на родину.

Не так.

Гамлет. С чего это вдруг он Гамлет? Муха правильно сказал: сплошные тараканы в голове у этих придурков, которые называют себя людьми искусства.

Репортаж о возвращении на родину внука национального героя Эстонии Альфонса Ребане известного художника‑абстракциониста Томаса Ребане известный художник‑абстракционист Томас Ребане посмотрел в утреннем выпуске теленовостей не без удовольствия. Хорошо получилось. И снисходящий с небес «Боинг‑747», хотя и с эмблемой египетской авиакомпании Иджиптэйр, а не Люфтганзы. И встречающие с цветами, хотя среди них были в основном смуглые мужчины с пышными черными усами, а цветов маловато. И сам он, несколько утомленный поездкой и наполненный непростыми чувствами.