А какая внутренняя деликатность? Какая женщина может сделать мужчине втык так, как это сделала Рита в то утро, когда Томас обнаружил ее в своей постели, а правильнее сказать – себя в ее постели?

«Ты был неподражаем. Если твой дедушка воевал так же, как ты вчера в постели, то ничего удивительного, что немцы проиграли войну».

А его интервью агентству «Рейтер»? Она подготовила его, ничего с ним не обсуждая, но как точно, с каким глубоким проникновением в мировосприятие Томаса выразила именно то, что он хотел бы выразить, если бы вообще выразить что‑нибудь захотел. Было в ней что‑то. Было.

Томас побродил по гостиной, старательно не глядя в сторону добротно укомплектованного стенного бара, в музыкальном салоне без всякого вдохновения сыграл на «Бехштейне» «Собачий вальс», посидел за письменным столом в кабинете в удобном вращающемся кресле, повращался. Потом обошел обе спальни, белую и золотистую, удивляясь странной планировке апартаментов. Из холла‑прихожей в каждую спальню можно было войти напрямую, а можно через ванную. При этом двери находились рядом, что лишало идею вообще всякого смысла. Если бы, к примеру, одна дверь из спальни выходила в гостиную, а вторая, через ванную, в прихожую, тогда понятно. Постоялец может сказать собутыльникам, что он пошел спать, а сам свалить через ванную в соседнюю спальню или в коридор и вообще в другой номер.

Так и не найдя никакого объяснения замыслу архитектора, проектировавшего эту гостиницу в стародавние советские времена, Томас пересек музыкальный салон и направился к примыкавшей к салону комнате, куда сразу после завтрака ушли Сергей Пастухов, Артист и Муха и сидели там уже час. Эта комната, довольно просторная, с четырьмя обычными гостиничными кроватями и обычным столом, предназначалась, вероятно, для помощников важных персон, постояльцев этого «министерского» номера, в котором некогда останавливались первые секретари обкомов и союзные министры, гости республики. Вторая дверь из нее выходила в гостиничный коридор к грузовому лифту. Вот эта архитектурная идея была понятна. Если, допустим, важная персона набиралась в городе до поросячьего визга, ее можно было транспортировать в номер со служебного хода, оберегая от назойливого любопытства других постояльцев гостиницы и обслуживающего персонала, всегда склонных распускать о сильных мира сего грязные сплетни.

Возле двери Томас остановился и не то чтобы прислушался, а просто внутренне слегка подсобрался, как любой человек перед тем, как вступить в общение с другими людьми.

За дверью сначала было тихо, потом голос Пастухова сказал:

– Нет, в посольство идти нельзя. Там свои игры. И мы не знаем какие.

Артист:

– Может, кого‑нибудь совсем постороннего? Найти человека, который хорошо знает эстонский и русский, в Таллине не проблема.

Пастухов:

– Нельзя. Мы не знаем, что на этой пленке.

Муха:

– Я знаю, кто нам нужен. Фитиль, зайди. Хватит сопеть.

От неожиданности Томас даже отскочил от двери. Он мог поклясться, что не сопел. Он даже почти что и не дышал.

Дверь открылась. Муха приказал:

– Заходи.

Томас перешагнул порог и как бы запнулся: такой враждебностью были наполнены устремленные на него взгляды. У Томаса появилось ощущение, что он сунулся в вольер с какими‑то хищниками. Почему‑то подумалось: с волками. Не с облезлыми волками из зоопарка, а с настоящими. С теми, что молча гонят добычу по лунной степи, а потом так же молча ее грызут.