А тут и я на него посмотрел, как на таракана неизвестной породы.

– Когда в Прибалтике покончили с «лесными братьями»?

– Примерно к середине пятидесятых годов.

Я уточнил:

– То есть, через десять лет после войны?

– Примерно так. В Эстонии раньше, в Литве и Латвии позже.

– Ну? – спросил я.

– Не понимаю, – сказал он. – Что «ну»?

– Вдумайтесь в то, что сказали.

– А что я сказал?

– Вы сказали, что десять лет самая могучая армия мира и всемогущая госбезопасность Советского Союза не могли покончить с «лесными братьями» в Прибалтике. Я вас правильно понял?

– Да, правильно.

– Десять лет, – повторил я. – Это при том, что прибалты народ законопослушный и даже, как мне кажется, несколько флегматичный. При том, что в Прибалтике нет гор, а «зеленка» начинается в июне, а не в марте. И при том, что в то время не было правозащитников, которые кричали бы о правах человека и тем самым мешали армии и ГБ наводить конституционный порядок. И все‑таки понадобилось десять лет. За сколько же лет, по‑вашему, можно покончить с чеченскими сепаратистами? А они, уверяю вас, очень даже не флегматичные. И совсем не законопослушные.

– Да, это непростая проблема, – согласился секретарь. – Но проблемы нужно решать.

– Лучше бы их не создавать. Тогда и решать будет нечего.

– В этом я тоже с вами согласен. Создавать проблемы мы научились. А вот решать – нет.

Начальник комендантского патруля окончательно рассупонился, сел на привокзальную скамейку, снял фуражку и даже расстегнул китель. И стал похож на нормального человека, с которым можно нормально говорить. И потому я рискнул задать ему вопрос, занимавший меня с первого дня в Эстонии, когда мы с изумлением узнали, что фильм «Битва на Векше», в котором Артисту предложили роль второго плана, повествует о подвигах эсэсовцев в годы Великой Отечественной войны.

– Скажите, господин секретарь. Мне хотелось бы кое в чем разобраться. Что, собственно, происходит в Эстонии? Ненависть эстонцев к коммунистам еще можно понять. Особенно если правда, что от рук коммунистов погибло в тринадцать раз больше эстонцев, чем от рук фашистов. Это правда?

– К сожалению, правда.

– Понятно. Но совершенно непонятно другое. Разве ненависть к коммунистам обязательно предполагает любовь к фашистам? Можно ведь и по‑другому сказать: от рук фашистов погибло в тринадцать раз меньше эстонцев, чем от рук коммунистов. Но все равно много. Откуда же у эстонцев такая любовь к фашистам?

– Это заблуждение, – возразил секретарь. – Никакой любви нет. Мы проводили социологические опросы. Эстонцы в своем большинстве совершенно равнодушны к фашизму. Но когда Россия протестует против фашизации Эстонии, против торжественного перезахоронения останков эсэсовца, они встают на дыбы. Они считают это вмешательством в их внутренние дела.

– Значит, если бы Россия не протестовала, ничего бы и не было?

– Россия не может безучастно смотреть на фашистский реванш. Торжественные похороны останков эсэсовца – это вызов России.

– А как обстоят дела в Латвии и Литве?

В Литве довольно спокойно. Там всего двадцать процентов русскоязычного населения. В Латвии хуже. Там идут очень неприятные для нас процессы, готовятся суды над советскими партизанами. Русскоязычных в Латвии – почти половина населения. А в самой Риге латыши вообще в меньшинстве.

– А сколько русских в Эстонии?

– Около сорока процентов.

– Что же это получается? – спросил я.