Изменить размер шрифта - +
 — Что это? Нет, я не вас, майор, спрашиваю. Мне хочется услышать ответ от полковника.

Петров переступал с ноги на ногу и нерешительно потрогал темно-коричневую кучку, поднял запачканный палец и повертел под носом.

— Не знаю, товарищ генерал.

Весь технический штаб станции, лучшие специалисты, собрались вокруг полковничьего пальца и внимательно обследовали его. Вердикт был единогласным и категорическим: не знаем! Только Ерофей, подозрительно крутивший носом, с шумом потянул воздух, скривился и смачно плюнул.

— Головы садовые. Звезд на погонах — целую галактику соорудить хватит, а собачьего кала не видали.

Последовала немая сцена, как в «Ревизоре». Полковник Петров выпученными глазами уставился на свой палец, поднятый для всеобщего обозрения.

— Ка-акого?

— Собачьего, — спокойно повторил Ерофей.

Полковник затрясло, он побелел и припустился куда-то бегом.

— Слабак, — сквозь зубы процедил ему вслед Ерофей.

В загаженном шкафу мы также нашли более чем странную записку. Она гласила: «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от…» Записка была составлена из вырезанных маленькими ножничками с кривыми лезвиями газетных строк, наклееных на чистый лист бумаги. Что-то это мне напомнило. Но что?

 

ОПЕРАЦИЯ «ФРАНЦУЗСКИЙ ПУДЕЛЬ»

 

Мне происходящее до крайности не понравилось, Ерофею тоже. Чувствовалась какая-то излишняя, нарочитая театральность. Пыльные закутки, потом зловещие знамения… Настоящие злые силы действуют тоньше, они не афишируют себя попусту. Но с другой стороны от фактов не уйти — служба на «Свароге» пошла наперекосяк. Офицеры долго упирались, но под моим нажимом, а отчасти с перепугу, начали рассказывать.

Только теперь немного приподнялась завеса таинственности над царившем на «Свароге» всеобщим ужасом, который подавил всех и вся.

С некоторых пор на станции начали отказывать механизмы. Дело привычное, никаких других эмоций кроме легкой досады вызвать не могло. Неполадки были раньше, не прекратятся и в будущем. Техники, правда, с ног сбивались, однако определить причину отказов не могли. А потом нашелся наблюдательный человек, который заметил, что рядом с отказавшим блоком непременно имеются отпечатки звериных лап. Чуть позднее начали появляться и дурно пахнущие лужицы.

— А не мог сюда кто-нибудь завести собаку? — начал я с наиболее логичного предположения. Не следует умножать сущности сверх необходимого. — Знаете, солдаты обожают всяких зверушек. Да и неписанная традиция по сей день благополучно здравствует. По-прежнему все стремятся на станциях иметь какого-нибудь зверька, ведь даже сами офицеры иногда не прочь побаловаться с ним. Короче, — в лоб спросил я, — вы можете гарантировать, что на станцию не попала контрабандой собака?

— Собака? — глупо переспросил Петров.

— Именно собака, — нетерпеливо вклинился Ерофей. — Милый такой, знаете ли, песик.

Полковник еще минуту крепился, потом не выдержал. Лицо его исказила судорога, он рванул галстук и, откинувшись на спинку кресла, разразился бурными рыданиями.

— Нет… неправда… не может быть… Я не хочу!

Мы с домовым с огромным трудом сумели успокоить его. Оказалось, что каждый из членов экипажа втихомолку подозревал, что попросту спятил, что у него начались галлюцинации. А поскольку это автоматически влекло за собой списание на Землю и увольнение в отставку, то все предпочитали помалкивать, каждый боролся со своим кошмаром в одиночку. Ведь медики не станут разбираться что к чему — их дело обеспечить нравственное здоровье экипажа. Истрепавшиеся нервы, неумеренное потребление спиртного, внешние причины — это лихих эскулапов не занимает.

Быстрый переход