Мне было не ясно, зачем Блуму понадобилось задавать последний вопрос. Но я все же знал, что согласно заключению экспертизы, смерть Элисон наступила в шесть часов вечера, но Блум же в каждом случае — сначала расспрашивая Кенига, затем Миллера, а теперь вот беседуя с Гретель — интересовался, где они находились в половине пятого дня, допуская тем самым, что минут на девяносто эксперт все-таки мог ошибиться. В тот день, когда произошло убийство Элисон, Миллер появился на Фэтбаке не раньше половины шестого вечера. И он запросто мог добраться сюда от того места за стадионом даже меньше, чем за сорок минут, все зависело лишь от интенсивности движения в тот день. Точно. Так же как и Гретхен Хайбель — та из сестер, что занималась продажей недвижимости — если только она была здесь замешана, могла бы в случае чего запросто добраться с Фэтбака до Калусы еще до того, как подросток нашел Элисон в сточной яме. Я предположил, что именно потому Блуму и хотелось узнать, где Гретхен провела ту ночь. А вдруг эта парочка сначала прятала девочку где-нибудь здесь, и вот теперь Блум пытается бить в одну точку? И все же подобное предположение показалось мне сильно притянутым за уши, и неожиданно ко мне пришло опустошающее чувство, что Блум, не смотря на все свои знания и опыт, теперь же отчаянно хватался за соломинку.

— За ней сюда кто-нибудь заезжал?

— Вы имеете в виду, когда она уезжала?

— Да.

— Нет, она уехала в своей машине.

— Значит, в семь, говорите.

— Да, приблизительно в семь.

— Ну ладно, — проговорил Блум и вздохнул. — А когда ваша сестра обычно возвращается домой из офиса? — спросил он у Гретель, взглянув на часы.

— Обычно в это время она уже бывает дома.

Я посмотрел на свои часы. Они показывали уже почти половину седьмого.

— Может быть мне приготовить вам чего-нибудь, ведь вам же все равно еще ее дожидаться? Может быть я все-таки сварю кофе?

— Мэттью, ты как?

— От чашки кофе я бы не отказался, — сказал я.

— Я пойду поставлю его вариться, — сказала Гретель, и тут же ушла в кухню. Блум встал со своего места, потянулся и подошел к длинному рабочему столу. И бросив беглый взгляд на лежавший на нем яркий рисунок, он посмотрел на залив.

— Красиво здесь.

— Замечательно.

— Как ты думаешь, сколько это все может стоить?

— Полмиллиона.

— А по-моему, больше. И женщина сама хорошенькая, тебе так не кажется?

— Симпатичная.

— На меня Миллер не произвел впечатления пылкого любовника. А тебе как он?

— Не знаю. Наверное в нем еще что-то есть.

— М-м, — промычал Блум, и снова взглянул на рисунок, лежавший на столе. — Как по-твоему, вот это кто такое?

На рисунке размашистыми штрихами, в виде наброска, было изображено что-то походившее скорее на некое угловатое чудище, болтающееся в воздухе, обеими ногами оно оторвалось от земля, крошечные кулачки занесены над головой, лицо перекошено злобой.

— Это Румпельштильцхен, — сказала вошедшая в это время в комнату Гретхен. Она подошла к столу и, взяв в руки рисунок, поднесла его поближе к свету. — Пока это еще всего лишь набросок, разумеется затем я доработаю его. Вы ведь знаете, о чем эта сказка?

— Да, — ответил я, смутно припоминая что-то о девушке, которая должна была угадать имя злого карлика, который что-то там такое для нее когда-то сделал.

— Это кажется о красавице, которая спускала свои длинные косы из окна башни, — предположил Блум.

— Нет, то сказка о Рапунцель.