— Я вас не припоминаю, — сказал Миллер.

— Я был там вместе с детективом Блумом.

Он продолжал пристально разглядывать меня.

— И что вам надо? — наконец спросил Миллер.

— Я был другом Викки.

— И что из этого?

— Я адвокат.

— Ее адвокат?

— Нет, но…

— Но что вам тогда здесь нужно? Мистер Хоуп, так кажется? Что вам здесь нужно, мистер Хоуп? Мы занимаемся здесь делом: выращиваем апельсины и продаем их бушелями. Желаете купить апельсинов, мистер Хоуп?

Говорил все это Миллер с нескрываемым сарказмом, а глаза его горели злобой. Я не был знаком с этим человеком, это была наша с ним первая встреча; и я понятия не имел, отчего он был так груб со мной.

— Мне тут недавно звонил Тони, — снова заговорил Миллер, — так он уже доложил, что вы можете меня навестить.

— А-а…

— Я уже говорил ему, что ни о каком гребаном завещании мне не известно, но он все же объявил, что все равно, в любом случае его адвокат заедет сюда, чтобы лично задать мне этот вопрос. И вам, мистер Хоуп, я то же самое повторю. Никакого завещания не было.

— Откуда вы это знаете?

— Викки рассказала бы мне о нем. Я был у нее вечером в четверг, и тогда они ни словом о нем не обмолвилась.

— Мистер Миллер, а почему «тогда»?

— Да потому что по Викки было видно, что она до смерти чем-то встревожена. И если уж вы спросили меня об этом, то я вам скажу: Викки знала о том, что с ней случится. У нее же на лице было все написано. Страх. Совсем как когда-то в детстве, когда она была еще совсем маленькой и боялась грозы. Всегда пряталась под кровать, да так и лежала там, зажмурившись и прикрыв голову руками, всхлипывая и дрожа от страха. Вечером в четверг было почти то же самое. Конечно, она не плакала и не дрожала, ничего подобного не было, разумеется, нет, но это выражение страха у нее на лице, когда мы говорили о премьере. Я отговаривал ее, сам отговаривал и предупреждал, но ведь она же не послушалась…

— Мистер Миллер, а что вы говорили ей тогда?

— Сказал, что она совершает ошибку, устраивая премьеру в той дыре на Стоун-Крэб. Ведь она была звездой! А звезды не должны петь в каком-то задрипанном баре при ресторане! Я отговаривал ее. Грозился даже лишить наследства, если она посмеет ослушаться. Бес толку. Вот ведь упрямая маленькая сучка, она и в детстве такой была. Да я ее чуть было не прибил. Это у нее от матери. Та тоже упрямая была как ишак.

— И что вы собирались сделать, мистер Миллер?

— Ваш вопрос мне не понятен, — сказал он.

— Ну, когда обещали лишить Викки наследства.

— Мне почему-то кажется, что это уже вас совсем даже и не касается.

— Вы имели в виду трастовое соглашение?

Миллер уставился на меня широко открытыми глазами. Некоторое время он молчал, очевидно пытаясь решить для себя, а не блефую ли я. Наконец до него должно быть все же дошло, что мне на самом деле известно кое-что о том трасте, и что нет никакого резона отрицать его существование.

— Как бы там ни было, а я все равно не смог бы в нем ничего изменить, — проговорил он, — это безотзывной траст. Но вот Викки об этом ничего не знала. Я просто хотел напугать ее, оказать на нее подобным образом, если можно так сказать, давление.