— Не ребячься, — раздраженно перебила Хель. — Несколько секунд. Он все равно бы умер.

— Он доверял тебе, он говорил о равновесии…

Мэдди почти не сомневалась, что на мертвенно-бледном живом профиле Хель вспыхнул румянец.

— Неважно. Что сделано, то сделано. Благодаря твоему другу и его домашней змейке Хаос уже ворвался в Нижний мир, и его нельзя вновь открыть, не поставив этот мир — а может, и все миры — под удар. Правильно я поступила или нет, ничего не изменишь. А сейчас, Мимир, — обратилась Хель к Шепчущему другим тоном, — твоя очередь.

Шепчущий кивнул.

— Бальдр, — сказал он.

— Бальдр? — повторила Мэдди.

Так вот что он пообещал Хель. Возвращение Бальдра в живом теле…

— И это должен был быть Локи, — вслух произнесла Мэдди. — Это не могла быть я, например, или какой-то другой случайный прохожий, потому что Бальдр Справедливый, единственный из асов, ни за что бы не потерпел убийства невинного…

— Весьма разумно, Мэдди, — сухо подтвердил Шепчущий. — Как мы знаем, Локи не невинен. Так что все счастливы, ну, почти все. Сурту достанется Нижний мир и все его содержимое, в том числе наши дезертиры, для которых, полагаю, у него заготовлены интересные времена. Хель получит жемчужину своего сердца. А я? — Он снова улыбнулся. — Свободу. Свободу от него.

Лицо старика исказилось от ярости, и глаза, всегда холодные, как стекло, вспыхнули пламенем, в котором не оставалось ни искры рассудка.

— Здесь, во плоти, — продолжал Шепчущий, — здесь, на равнине я встречу его и на этот раз убью его и стану свободным.

— Но почему? — спросила Мэдди. — Один был твоим другом…

Шепчущий сухо зашипел.

— Другом? Он не был мне другом. Он использовал меня, когда вздумается, вот и все. Я был его инструментом, его рабом. Скажи мне, девочка, о чем мечтает раб? Знаешь? Можешь догадаться?

— О свободе? — предположила Мэдди.

— Нет, — ответил Шепчущий.

— Тогда о чем?

— Раб мечтает стать господином.

— Сначала Бальдр, — вмешалась Хель, которая наблюдала за рекой мертвым глазом.

— Ах да, конечно. Как я посмел тянуть?

Шепчущий воздел посох, красная молния сверкнула на конце, и Мэдди ощутила, как волосы на ее руках и голове потрескивают статическим электричеством в ответ.

Но сила, которую он вызвал, не была направлена против Мэдди. Она терзала воздух, как буря в бутылке, осколки молнии сыпались на равнину. Сила так встревожила небо, что тучи цвета воронова крыла собрались над головой. Затем Шепчущий воздел свой посох и открыл рот, чтобы произнести Слово.

— Бальдр, — сказал он, и Слово, которое он произнес, эхом вырвалось из глоток всех десяти тысяч мертвых. — Бальдр, приди.

Мэдди не услышала Слова, но почувствовала его. Внезапно у нее кровь хлынула из носа, зубы заболели. Между ней и миром словно повис туман, и ей почудилось, будто она удлиняется и растягивается. Свет окружил тело Локи (думать о нем как о трупе все еще было невыносимо), и очень медленно его обличье начало блекнуть, меняться, так что, пока Мэдди наблюдала, цвет волос Локи стал другим, шрамы исчезли с губ, угловатые черты смягчились и разгладились, глаза открылись — не огненно-зеленые, как прежде, а солнечные, с золотыми искрами, цвета летней лазури.

Если постараться, еще можно было разглядеть Локи за новым обличьем, но это было все равно что смотреть на картину, на которую светит волшебный фонарь.