Позади дружины тянется гружёный обоз.

Пыль ложится на доспехи, скрипит на зубах.

Калита хмурый. В голову лезут какие-то мысли нелепые, несуразные. Он встряхнулся, подобрал поводья, конь пошёл рысью. Подумал о деле. Ныне самое время с Александром счёт свести. Теперь Твери не подняться над Москвой. Да только как в Орде?

А может, Узбек навалится всей силой да обескровит Русь? Тогда все. Снова наступит тьма на долгие годы. Всё начинай изначала…

В таком разе из Орды не пустят. Верно сделал, что оставил отцу Ефрему духовную грамоту. Сёмушка, сын старший, станет в таком разе князем московским.

Мысли снова увильнули от дела.

Сёмушка молодец: когда провожали, сдержался, не заплакал. Мужчина! А Елена голосила.

Блеснула серебром полноводная Ока. Завиднелись стены Рязани, островерхие башни, купола церквей. От стен к самой реке опустился избами посад.

Навстречу московскому князю из ворот выехал верхоконно боярин, поклонился Ивану Даниловичу, устно передал приглашение рязанского князя передохнуть в Рязани.

Иван Данилович ответил:

- Недосуг нам, но коли уж князь Иван Ярославич позволит, то дружина погостит ночь на посаде, у реки, а мы с боярином Добрынским в княжеской баньке попаримся да на угощение пожалуем.

- Рязань банями славна, - бросил шутку боярин Добрынский.

Рязанского боярина передёрнуло:

- Ты, боярин, рязанцев не бесчести.

- Верно говоришь, боярин. Не банями Рязань славится, - умалил обиду рязанца Калита. - Она - что щит у Русской земли от ордынцев…

Ужинали в трапезной хоть и запросто, по-семейному, но рязанский князь Иван Ярославич, чтобы в грязь лицом не ударить, велел накрыть столы обильно. Знай, мол, наших!

Ивана Даниловича посадили по правую руку хозяина. Калита беглым взглядом окинул всех. Влево от Ивана Ярославича уселся его сын, уже не молодой, болезненно-жёлтый Иван Иванович по прозвищу Коротопол. Дальше за столом сидело всё семейство рязанского князя и три-четыре боярина. Между ними - Добрынский.

Иван Ярославич, высокий, угрюмый старик, со впалой грудью и подстриженной бородой, поднял первый кубок за гостя.

Иван Данилович уловил косой, неприязненный взгляд Коротопола, каким тот поглядел на отца, подумал: «Видно, правду говорят, что между ними чёрная кошка пробежала. Рвётся на княжество, ждёт отцовской смерти».

А князь рязанский в ту минуту думал иное: «Вот сейчас у меня в руках князь московский. Велеть убить его. Коломну назад отнять да посадить бы на Москве князем Коротопола… Да беда, что Калита дружине своей велел в кулаке держаться и воеводу с ней оставил. Всех скоро не перебьёшь, кто-нибудь спасётся и Москву уведомит. В Москве же рать крепкая. А тут ещё в Орду Калита едет. Глядишь, сам на Москву рать поведёшь, а Орда Рязань разорит… Нет уж, пусть пока едет, может, его Узбек под горячую руку смерти предаст».

Иван Данилович встал, поднял кубок и, повернувшись к Ивану Ярославичу, произнёс:

- Давай, брат, выпьем за дружбу. За то, чтоб был меж нами всегда мир и покой. А ещё хочу я выпить за Рязань, грудь земли Русской…

- Погоди, князь, - прервал его Иван Ярославич. - Ты сказал, что Рязань грудь, а голова, значит, Москва?

За столом, в ожидании ответа, все затихли.

- Двух либо трёх голов у тела быть не может, брат. А Русь есть тело, и коли тверской князь мыслит, что Тверь голова, а ты, брат, что Рязань, как и телу единым не быть, - твёрдо сказал Калита. - Ныне, я мыслю, пришла пора быть Руси одним телом. А у того тела Рязань - грудь, Тверь да Новгород со Псковом - хребет, а Москве, с вашей помощью, головой быть!

- Не бывать тому! - загорячился рязанский князь. - Много мыслит Москва!

- Спокойнее, брат! Тому и бьют нас, что мы Русь на куски порвали.

- Князь Иван правду говорит, - неожиданно вставил Коротопол.