|
Он был из Красноярска. Жена с двумя детьми по-прежнему там. Как и Ксения, симпатизирует Быкову. Сильному человеку. Настоящему мужчине. "Зря его судят. Настоящие мужчины дерутся и потому иногда убивают друг друга". Долго удивлялся, что его новая знакомая не знает N, известного вора в законе. Она даже подумала, что ее "звездный час" и есть этот N. Испугалась. Потом изрядно опьяневший Михаил рассказывал, как пробивался наверх. Две Курские дуги и три Сталинграда, не считая десятка Пирл-Харборов. Потом они ехали к нему домой на Юго-Запад. Несколько раз могли разбиться. Это освежало. Ксения давно не была так счастлива.
В одиннадцатом часу он посадил ее в такси. И отправил домой, сказав водителю, что размажет его по асфальту катком, если с его "дочкой" что-нибудь случится. Таксист вез ее, как фарфоровую. И проводил до дверей квартиры. Он не хотел умереть на асфальте. На следующий день они обедали в ресторане. Михаил прислал за Ксенией машину. После обеда купил ей в переходе модные сапожки за четыреста долларов. Отправляя на работу, сказал, что на выходные дни возьмет путевку в загородный пятизвездочный отель организации. C Черновым она решила пока не порывать. Что-то к нему тянуло. Не выговорилась, что ли? Или просто хотела попасть в книжку? А может, он стал вещью, которую жаль выбросить?
12
Ксения позвонила в пятницу. Сказала, что гриппует и придет только в следующий четверг. Чернов заскучал. Он привык к этой женщине. Она приходила к нему из другого мира. Из того, в котором человек произошел от Бога, не от шимпанзе. Из того, в котором работают и живут, не иссушая всё и вся размышлениями. Из того, в котором бездумное и бездельное времяпрепровождение – это радость и цель, а не повод ощутить себя неприкаянным. Она пришла в четверг, он набросился сразу, он повторял: "Люблю, люблю! Какая ты красивая!" Ему нравилось, как доверчиво она воспринимает его слова, как всецело отдается ему. Он чувствовал, что скоро, она уйдет к "состоявшемуся" мужчине. Уйдет, и он останется один, и ему опять придется выкарабкиваться из бездны одиночества, опять придется днями напролет сидеть у компьютера, превращая горечь, тщету, неуверенность в выдуманную любовь, призрачную надежду, во все то, что принуждает жить. "Люблю, люблю! Какая ты красивая! Слова-приправа, слова-катализаторы, – думал он, вдыхая сладкий запах ее тела. – До чего же я докатился! ...Хотя нет, поднялся. Раньше я говорил своим женщинам лишь только то, что рождалось в душе, раньше я говорил, выражая чувства. А теперь я говорю то, что им приятно слышать... Значит, я не люблю Ксению? Нет, люблю... Но как женщину. Всего лишь как женщину. О, Господи, как приятно лежать рядом с ней! Я понимаю, она проста, практична, она давно решила все вопросы и не хочет быть другой, более глубокой, более личностной... Но какая она женщина! О, Господи, как приятно ее трогать, как приятно целовать ее, как приятно прикасаться к ней телом... – Соседи, наверное, слышат твои крики... – улыбнулась Ксения, когда Чернов отклеился от нее. – Ну и что? Они – симпатичные молодые ребята, им наверняка импонирует, что их сосед хоть и старый пердун, но занимается тем, же что они. – Пойду, помоюсь, сегодня опасный день...
* * * После курицы с яблоками и ста граммов коньяка Ксения спросила, как обстоят у Чернова литературные дела. – Да никак, – ответил он. – Все осмысливаю твой рассказ... Надо придумать к нему кое-какие финтифлюшки. Домыслить, короче... Вот, к примеру, я придумал, что вы с Катей были любовницами. Очень уж близко к сердцу ты приняла ее поступок. |
