– В его комнате? – насупился Чернов. Он ревновал.

– Нет, в гостиной. Когда я собралась уходить, Глеб пригласил меня в молодежное кафе.

– Вот так? И ты согласилась?

– Да. А что тут такого? В городе я никого не знала, одна-одинешенька, а он был такой настырный...

– Настырный...

– Я знаю, о чем ты подумал. Что он затащил меня в постель.

– Я бы постарался...

– Не было этого. И не надейся.

– Не было, так не было. Ну а как вы дошли до венца?

– Глеб учился в Новосибирске. После нашего знакомства учебу забросил, стал приезжать каждую неделю. И однажды мне позвонила его мать. И сказала, плачущим голосом: "Нам с тобой надо что-то делать, чтобы он... чтобы он мог нормально учиться". И пригласила меня в гости. Вечером приехал Глеб. Он собрал всех в гостиной и сделал мне предложение. Я вспомнила Бориса... Вспомнила, как он просил моей руки, как рассыпал передо мной охапку огромных красных тюльпанов, вспомнила и... и покачала головой. Однако Глеб продолжал настаивать, хватал за руки, и я, в конце концов, согласилась...

– Пожалела? Точно так же, как Черную Маску?

– Да, наверное.

– Пожалела и прожила в нелюбви пятнадцать лет... И он жил с тобой пятнадцать лет, жил, зная, что ты не любишь. Это такая мука, жить с человеком, который не любит.

– Я же говорила, что после смерти Бориса, я как бы выгорела изнутри. Говорила, поступала автоматически... А он так просил... На коленях умолял.

– Все это понятно, но объясни, как ты могла упрекать Глеба в невнимательности, в отсутствие любовного пыла, в скупости и прочее? Ты говоришь человеку, человеку, с которым спишь, говоришь, повторяешь, что не любишь и требуешь от него участия, нежности, ласки? Денег на дорогие шмотки, наконец? О, господи, как я его понимаю!

– Все люди требуют от других то, что сами дать не могут...

– Послушай, ты ведь не только не любила Глеба, ты ведь ненавидела его? – не мог Чернов остановиться, невзирая на неприязнь, засветившуюся в глазах Ксении. – Ты ведь не раз подчеркивала, что испытываешь определенные негативные чувства к старшему сыну, сыну, внешне и внутренне похожему на мужа?

– Да, он такой же, как отец... Ведет себя так же, думает так же. И смотрит исподлобья, как он. Мне иногда кажется, что в нем сидит Глеб... Его дух, его ненависть ко мне...

– Понимаю... Значит, ты чувствуешь вину...

– Ты ничего не знаешь! – выпрямившись, засверкала глазами Ксения. – Он был дурак, понимаешь, дурак! Ты не знаешь, как он мучил меня своей ревностью! Однажды улетел в Ленинград по своим делам. А утром следующего дня открывается дверь, он влетает и наотмашь бьет меня по лицу. Оказывается, он звонил из Питера матери, и та сказала, что... что Андрей, его брат, ночевал у меня...

– Он тебя бил!? – расстроился Чернов.

– Нет. В тот день он распустил руки первый и последний раз...

– Остудила, небось, чугунной сковородой?

– Нет, просто сказала, что если он меня ударит еще хотя бы раз, то я заберу детей и уйду. Он поверил.

– А ты... ты в самом деле спала с Андреем?

– И ты туда же!

Они помолчали, глядя в стол. Когда пауза стала неприлично емкой, Чернов придумал спросить:

– Слушай, ты привела достаточно пошлый пример ревности.